Священник Ярослав Драгун

Зачем в больнице нужен священник?

Насущный вопрос, который задают медики в больницах, пациенты и их родственники, а также спрашивает себя священник, которого волею архиерея соединили узами любви с лечебным учреждением.

Ответить на поставленный вопрос невозможно без упоминания о медиках – верующих и неверах. Насколько эти две группы отличаются в поведении, в отношении к коллегам и пациентам. Всё – исключительно из моих личных наблюдений.

Да простят знающие меня медики, но надо сказать, что тем большее недоумение можно увидеть на лицах медработников при встрече с батюшкой в стационаре, чем ниже их уровень. Так, к примеру, меня, бывало, выпроваживали из отделения младшая медсестра и санитарка, когда я пришёл причащать онкобольную. Только фраза о разрешении главврача их отрезвила и потушила нарастающую бурю протеста.

Бывало, мне с иронией возражала дежурная медсестра, когда в палате я завёл разговор с лечащейся женщиной о Боге Святой Троице, о Его Всемогуществе и Непостижимости.

– Сегодня здесь Бог – я, – улыбаясь и не смущаясь других пациентов, отвечала бойкая девчушка в белом халате, вводя иглу пациентке в мышцу, – только я знаю, что в этом шприце.

Спустя несколько дней я её встретил, и она всё с той же самодовольной улыбкой сказала: «Ну, и чё вы приходили? Бабка на следующий день всё равно померла».

Один раз завотделением, воинствующий атеист, выгнал меня из реанимации, накричав на своих подчинённых врачей за то, что они пропускают «попов, нарушающих покой больных». Но это единственный пример из моей практики, связанный с высшим медперсоналом.

Но как разительно отличается поведение верующих врачей, особенно заведующих, опытных и заслуженных. Однажды во время обхода пациентов меня застал у постели тяжелобольного медицинский консилиум. Я собрался исповедовать и причащать лежачего человека, как вдруг зашёл весь сонм местных светил и авторитетов. «Ну, – думаю, – как же невовремя я пришёл». И, словно узнав мои мысли, внезапно ответил старший из них – завотделением, талантливый и верующий хирург: «Что вы, батюшка, не смущайтесь, мы подождём, правда, коллеги?»

А как приятно видеть детских хирургов и травматологов, заходящих до или после операции к нам в храм в больнице – поставить свечку! На мой взгляд, самые верующие врачи – это детские хирурги и врачи-реаниматологи.

Как-то приехал крестить в реанимацию тяжёлого новорождённого. Захожу с родителями в блок, а там над малышом врачи уже вьются как пчёлки – ребёнок умирает, уже делают искусственный массаж сердца. Заведующая – добрая верующая врач – с печалью в глазах говорит: «Крестите, батюшка, срочно».

Окропить успел и даже миропомазать, но мальчик умер у меня на глазах, словно Сам Господь ждал, когда я соизволю появиться, чтобы крестить уходящего.

Тяжёлый осадок на душе, неимоверно грустно встречать детскую смерть, но мне предстояло служить – пошёл, помолился Божией Матери, и боль отпустила. А каково врачам? Доброй верующей заведующей необходимо было сообщить плачущим от горя родителям. Всё сделала предельно деликатно и максимально мягко. Профессионал. Но не только. Для этого нужны духовные силы.

Те, кто с негодованием встречает священника в больнице, говорят: «Зачем вы тут ходите? Никто после вас не выздоравливает, а отпевать ещё рано, только смуту наводите». Хотя это и неправда, что никто не выздоравливает, но я с ними не спорю. Тяжёлый недуг – это всегда звоночек с Небес. Само появление батюшки в палатах – это на личном уровне, если хотите принять, посещение пророком Илиёй, которому должно прийти, – предваряет незадолго Христово Пришествие, а оно для каждого – конец этого бытия и начало будущего. Лишь малая часть принимает, большинство – нет. Но среди множества званых готов приходить и к малому количеству избранных.

Для врачей священник в отделении – это каждый раз напоминание о вечных вопросах бытия, той науки из наук, которую они не изучали в мединститутах. Бывает, я им задаю тупиковый для них вопрос: «Зачем лечить, если человек рано или поздно всё равно умрёт?» Как правило, звучит ответ: «Чтобы продлить комфортность бытия». А дальше что? Ведь всё равно умрёт. У них ответа нет. Без высшего осмысления деятельности нет стабильной мотивации к деятельности. Здесь корень профессионального выгорания, свойственного всем медикам.

Моя душа поёт, когда доктор уверует и осознает задачи, поставленные перед ним Богом. В это воскресенье едем на купель – крестить одного фельдшера.

Для себя я решил, что больница – это школа Любви. Хочешь научиться любить ближнего, как заповедовал Христос, – начни служить при больнице. Лучшего места не найдёшь на земле. Тут забываешь обо всех своих бедах, проблемах и невзгодах, и сердце становится мягче, и быть бы в малом верным, чтобы войти в радость Господина Своего (ср. Мф. 25, 21).

Живи, Сашка, живи

История, о которой хочу рассказать, – реальная, происходит в наши дни в Калуге, в одной необычной молодой семье.

Необычной, потому что эта семья – союз безгранично любящих друг друга людей, в глазах которых – не по годам глубокое счастье привязанности и взаимопонимания пульсирует на некоем уже внетелесном, духовном уровне. Это счастье тех мужей и жён, кто проходит вместе многострадальный путь, который их чувства цементирует в вечности.

В этой семье двое детей, очаровательных мальчуганов, оба с солнечно-рыжими волосами, чем сразу притягивают взоры окружающих.

Старший, восьмилетний Фёдор, – активный, здоровый, послушный и радостный ребёнок, беззаботный, как все дети, и безмерно любящий своих родителей.

Младший, Сашка, главный герой повествования, живёт четвёртый год. Его здоровому младенческому состоянию ничто не предвещало беды. Спустя несколько месяцев после рождения у него обнаружили редкое генетическое заболевание – синдром Ли. Детей с такой формой диагноза синдрома Ли, как у Сашки, в мире было всего 100. Как сказали врачи его родителям: «Ваш сын стал сто первым».

После тщательного обследования и консультаций у лучших российских специалистов семья приняла решение поскрести по сусекам и поехать на дорогостоящее лечение за границу. Были и в Штатах, и в Западной Европе. Везде врачи с грустью разводили руками: данное заболевание на сегодняшний день неизлечимо.

Наблюдающий Сашку российский невролог сказал, что обычно дети, у которых обнаружили болезнь в таком раннем возрасте, живут не более года. Не могут вынести и двух приступов. «Вам может помочь только Бог, если Он есть», – добавил неверующий доктор.

Но русские на войне не сдаются. Андрей и Аглая, отец и мать Сашки, – люди, не падающие духом. Общая беда укрепила их брак, находившийся в стадии полного распада. Медицина оказалась бессильна, и наш человек в такой ситуации возлагает своё упование на Бога. По-детски, помимо всякого здравого смысла, вопреки мнению всех врачей и официальной медицины, дерзко, с некоторой долей суеверия, как кровоточивая двенадцать лет женщина, потеряв надежду на лекарей, в толпе народа решилась коснуться риз Спасителя и исцелиться, так и наши родители стали вымаливать у Бога своего угасающего на глазах мальчика. Они начали регулярно ходить в храм.

Первые Исповеди, слёзы и Причастие, возвращение ко Христу и воцерковление у Андрея и Аглаи шло одновременно и постепенно, вместе с бесконечными попеременными их дежурствами у кровати мальчика, то дома, то в больничной палате, то в реанимации.

После очередного криза у Сашки, когда мальчик стал безнадёжно задыхаться, скорые на вердикты врачи сказали, что «увы, мы привезли его в больницу умирать».

Сашка чудом выжил и вскоре выбрался из реанимации.

Второе попадание в реанимацию, с двухсторонней пневмонией, ставило крест на нём, потому что, как сказал невролог-атеист, «такие не живут больше года», да ещё с воспалившимися лёгкими.

Полтора месяца мальчик провёл в этом блоке интенсивной терапии. Я ездил туда, часто его причащал. Когда Сашке стало лучше и врачи собрались переводить его в общую палату, то он неожиданно ослеп (слепота сопутствует рецидиву болезни Ли). Я видел, как он перестал реагировать зрачками.

Но очередное чудо! Родители забрали сына домой, и зрение вернулось. Недавно Сашка, увидев меня, улыбнулся.

В ходе встречи их лечащий невролог, наблюдая за ребёнком четвёртый год, сообщил Андрею и Аглае в недоумении: «Знаете, я начинаю сомневаться в отсутствии над нами Высшего Начала – Бога».

А Сашка живёт. Живёт, а вокруг него совершаются чудеса. Хотите верьте, хотите нет. Андрей и Аглая воцерковились и стали постоянными прихожанами храма, обрели мир в душе и внимательную духовную жизнь. Их семья окрепла и стала как железобетон. Невролог в Бога уверовал, а детские реаниматологи остепенились. Больничный священник в вере укрепился. Чудны дела Твои, Господи!

Вкусите и видите, яко благ Господь: блажен муж, иже уповает нань! (Пс. 33, 9).

Борис Владимирович. Таинство смерти

Так получилось, что в своем служении при больнице я довольно часто встречаюсь, общаюсь, исповедую и причащаю умирающих онкобольных.

Заметил, что все люди умирают по-разному. Кто-то прямо беснуется, в гневе и страхе мечется на смертном одре при виде больничного священника, выкрикивает брань и требует оставить его в покое.

Значительно чаще оставляющие земное бытие, настрадавшиеся от своих болячек, относятся к своему финалу безразлично, как к безысходности. Завеса сцены жизни закрывается, а что за кулисами – неведомо… Душа томится неизвестностью, и холодно, мучительно, пронзительно встают картины прошлого, и мир невидимый врывается стремительно в больничное окно.

Верующие, воцерковленные, примирившиеся, напутствованные Святыми Дарами уходят мирно, тихо, незаметно, как будто были гостями на этой планете.

Но встреча с одним человеком отложилась в моей памяти ясно, в деталях, надолго.

Это отец Ирины, регента нашего храма, Борис Владимирович.

С ним, как и многими другими сгорающими от онкологии моими подопечными, я познакомился за несколько дней до смерти. Уверовавший журналист, все годы после своего обращения отдавший служению Церкви, Борис Владимирович приложил много усилий к организации и восстановлению храмов в окрестностях Кондрово. Светлой души человек, певчий в церковном хоре, весельчак и душа компании, знаток святоотеческой литературы – об этих подробностях его жизни я узнал по дороге от Ирины, когда вез ему Святую Кровь. Причащаясь часто в болезни, Борис Владимирович в последние дни уже не мог глотать.

Умирающие от рака имеют специфический запах. Это дыхание смерти я хорошо запомнил, исповедуя их перед смертью и наклоняясь для этого близко к лицу, чтобы услышать невнятный шёпот бессильных губ. Это уже запах тления ещё живого человека. Тяжело выдержать, но исповедь, как правило, бывает короткая.

Когда я наклонился для исповеди к лицу Бориса Владимировича, то испытал потрясение: тления не было, а был тонкий аромат. Нет, это не была свежесть чистого, вымытого дорогим мылом человеческого тела. Это было благоухание некой неведомой мне материи, схожее с благовонием чудесного елея от мироточивой иконы.

Я стоял, согнувшись над телом этого лежащего благообразного старика, слушал его последнюю исповедь и понимал, что становлюсь свидетелем общения человека с Вечностью, где нет ничего суетного и лишнего, а только Бог, Его непостижимая Любовь и Всепрощение, Милость и зов к Себе всех труждающихся и обремененных, дабы упокоить их (Мф. 11, 28).

Борис Владимирович уснул в пасхальные седмицы, в Неделю о расслабленном, и больше не проснулся. Людей на похороны пришло больше, чем ожидали родственники. И было так тепло, светло и радостно, как подобает в Пасху.

Рак груди. Что делать, батюшка?

Торакальное отделение калужского онкологического диспансера. Здесь находятся на лечении женщины с раком молочной железы. Эта болезнь коварная и злая. Как тать ночью, появляется внезапно и быстро прогрессирует. Врачи-маммологи рекомендуют женщинам после сорока раз в год делать маммографию, после пятидесяти – два раза в год.

В этом отделении священник всегда желанный гость. Многие женщины зовут больничного батюшку в свои палаты для общения, испрашивают молитв и благословения на лечение этой страшной болезни. А болезнь, действительно, страшная. Бывало, заходил в палату, где все пациентки лежали после ампутации груди. Боль, плач, трагедия для женщины – не столько телесная, сколько душевная. Грудь – символ женской красоты.

Одной из главных причин возникновения рака груди являются аборты. Предполагаю, что большинство лечащихся женщин в отделении узнают об этом только тогда, когда сюда попадают. Основной возраст пациенток – от 50 лет и старше. Это поколение брежневской эпохи, того «золотого века СССР», когда основным средством контрацепции были аборты.

В первый год служения при онкологии я выходил из диспансера, совершенно опустошённый и раздавленный услышанным. Больные раскрываются и делятся со священником тем, что они не скажут перегруженному работой врачу или маловостребованному в нашей стране психологу. Тяжесть рассказов женщин о своих разбитых судьбах и покалеченных душах несёт на себе каждый священник. Но здесь, в торакальном отделении, – юдоль скорби, здесь словно сконцентрировано женское страдание.

Мой собрат-коллега, один больничный священник, как-то поделился со мной в беседе. 9 из 10 женщин с раком груди, которых он окормлял в онкологии, делали аборты. От одного до двух десятков и более. Это в высшей степени несчастные люди, убитые горем. Ампутация груди – лишь вершина айсберга их горькой доли. Глубже, годами ранее, – гулящие мужья, толкающие их на аборты, распавшиеся семьи, спившиеся, сколовшиеся и повесившиеся сыновья, развалившиеся браки у дочерей, одинокая старость. Одна женщина лет шестидесяти, постоялица ракового корпуса, делилась с ним своей болью:

«Я сделала семь абортов. Время такое было, мы молодые ещё тогда, нам никто не говорил, что этот жуткий грех имеет тяжелые последствия. Малогабаритное жилье, муж настаивал каждый раз, а то и заставлял, да я и сама не хотела трудностей. Потом всё-таки родила сына. Больше детей Бог не дал. Спустя некоторое время после рождения сына муж меня бросил, ушел к другой. Сын рос, растила и содержала сама как могла, тяжёло было – может, ему что-то не доставалось. В лихие девяностые бывший муж разбогател. Стал чаще с сыном общаться, уже молодым парнем. Вскоре сын, видя обеспеченность мужа, переехал к нему на ПМЖ. А меня совсем забыл и бросил. Лежу одна в онкологии уже месяц, никто не приезжает и даже не звонит. Родственников у меня тоже не осталось».

В конце расплакалась и говорит: «Что мне делать, батюшка?»

И этот священник, опытный и в сединах, вспомнил историю из своей жизни. Как-то, в начале 1990-х, к нему, тогда ещё молодому пастырю, подошел крепкого телосложения парень.

– Батюшка, я служил в Афгане, воевал, недавно вернулся. Насмотрелся там всего. Умею хорошо стрелять и убивать. Здесь, на гражданке, жизнь моя пошла под откос. Мне ничего не страшно, мне ничего не интересно, куда себя направить, не знаю. Живу, как карта ляжет. Погибаю. Что мне делать, батюшка?

Всмотрелся ему пастырь в глаза, а в них – пустота и выхолощенность души, и вспомнил фрагмент из Священного Писания. То место в Евангелии от Луки, где говорится:

… был глагол Божий к Иоанну в пустыне… и проходил Иоанн по всей окрестной стране Иорданской, проповедуя крещение покаяния для прощения грехов… и спрашивал его народ: что же нам делать?.. Спрашивали его также и воины: а нам что делать? И сказал им: никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованьем (Лк. 3, 14).

«Начни ходить в храм молиться, – сказал батюшка кратко и просто, – начни ходить в храм».

Стал служивый в храм захаживать, потом – появляться на литургиях, потом потянулся к таинствам Исповеди и Причастия, а спустя время освоился, обжившись в этой приходской общинке так, что вскоре настоятель позвал его в алтарь пономарить.

Ныне бывший «афганец» – досточтимый и добросовестный иерей Божий.

Чем может помочь священник таким женщинам в онкологии? Всегда востребована совместная молитва, которая укрепляет и окрыляет человека, пробуждает в нём покаяние. На такую молитву единодушно становятся все находящиеся в палате и пришедшие из соседних. Все присутствующие, как правило, крещёные, но невоцерковленные. Женщины охотно разбирают распечатанное мной молитвенное последование с покаянным каноном о грехе убийства чад во утробе, недавно изданное Патриархией.

А самое главное, на что направлены все мои усилия в этом отделении, можно изложить в нескольких словах, которые я им часто произношу: «Начните ходить в храм молиться, начните!»

Источник