Архимандрит Савва (Мажуко) – о большом пути каждого из нас с трепетным огнем в руках.
Что делать, если ты проспал утренние молитвы? Уже «солнце на три дубочка», а ты только проснулся. Стоит ли читать днем утреннее правило? Один из древних отцов советует: в этом случае встань, закрой окна, скажи: «Твой есть день и Твоя есть ночь», и смело читай то, что положено утром. Что Церковь утром назовет, то утром и будет.
В Четверг Страстной седмицы совершаются две самые напряженные службы церковного года: литургия Тайной Вечери и утреня Страстных Евангелий. Откуда такая смысловая насыщенность? Дело в том, что наши «богослужебные часы» немного спешат, и если этого не знать, можно легко запутаться.
Великий Четверг – день установления Таинства Евхаристии. Это известно всем. Поэтому каждый христианин старается в этот день причаститься. Одна схимница убедительно доказывала мне, что это причастие на целый год. Старушка, конечно, преувеличивает, но по-своему она права. Вот только Великий Четверг – это не день установления Таинства Евхаристии, а вечер установления Таинства Евхаристии.
Внимательные читатели Триоди, певчие, священники и уставщики, знают, что литургия Василия Великого, которая переносит нас на Тайную Вечерю, начинается вечерней, хотя служим мы ее утром. Закрытые монастыри могут себе позволить ночные бдения каждый день, а вот людям работающим и семейным это не по средствам. Поэтому литургию, вспоминающую Тайную Вечерю, мы служим почти на десять, а то и более часов раньше самого события. В этом нет ничего страшного, потому что Церковь может сама задавать время. Когда начнешь вечерню, тогда и будет вечер.
Утром в Великий Четверг мы погружаемся в созерцание вечерних событий того же дня весеннего месяца нисана. А событий немало: Господь умывает ноги ученикам; совершает первую Евхаристию; ученики слушают прощальную беседу Христа; Спаситель уединяется для моления о Чаше в Гефсиманском саду, куда позже Иуда приводит стражников; Петр отсекает ухо раба по имени Малх, и Господь его исцеляет; допрос у Анны, еще один допрос перед синедрионом; отречение Петра. Вот сколько всего происходит в короткие ночные часы! И никто не спит. Целый синедрион бодрствует. Все ученики на ногах.
Столько движения в ночи, столько шума, что разбудили какого-то юношу, который выбежал посмотреть, что там творится, наспех завернувшись в покрывало.
И все эти картины проносятся перед нами. Мы погружаемся в созерцание Крестного пути. И в это созерцание нас увлекает богослужение.
На литургии Четверга вместо привычной «Херувимской песни» поют тропарь «Вечери Твоея тайныя». Мы хорошо знаем эту молитву благодаря правилу к Причастию. Но никогда она не трогает так, как на службе Тайной Вечери.
Ведь литургия буквально вталкивает нас в ту самую Сионскую горницу, где совершалась первая и единственная Евхаристия.
Единственная, потому что все другие литургии не повторяют ее, а лишь вводят нас всякий раз к той единственной Чаше, которую благословил Христос.
«Вечери Твоя» поют не только вместо «Херувимской», но после «Един Свят» и вместо «Тело Христово приимите». Очень правильно, когда это потрясающее песнопение поет весь храм на мотив шестого гласа (как «Царю Небесный»):
Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий,
причастника мя приими!
Не бо врагом Твоим тайну повем,
ни лобзание Ти дам, яко Иуда,
но яко разбойник исповедаю Тя:
помяни мя, Господи, во Царствии Твоем!
Стоя перед Чашей, мы спрашиваем себя: кто я? – Иуда или благоразумный разбойник? Выбор не велик. Не могу сравнить себя ни с кем из святых. Не смею. Ни на что не претендую. Ведь я скорее разбойник. Мелкий, конечно, трусливый. Но злодей. Разбойник мне ближе. Найдется ли во мне его благоразумие? Вздыхаю. Молчу.
Вечерняя служба этого дня тоже не на своем месте. Церковные часы бегут вперед. Вечером в святой Четверг мы совершаем утреню великой Пятницы. Утреню – утренний подвиг созерцания Пасхи Крестной. Полюбилась мне эта служба еще до того, как я впервые на нее попал. В детстве я несколько раз видел старушек, которые с трогательной нежностью несли домой зажженную свечечку. Движения осторожные – не потревожить огонек, прикрывали ладошками, самодельными абажурами или прятали в бутылочные фонарики. Какие у них были просветленные лица! Мне кажется, что именно после этой службы у христиан самые добрые лица. Служба святых огней!
На утрени вспоминаются события утра и дня Пятницы Страстной седмицы. Можно было бы назвать это реконструкцией, потому что двенадцать отрывков из Евангелий, которые читаются на утрени, восстанавливают в деталях шаг за шагом весь Крестный путь. Однако это не реконструкция.
У церковного богослужения свое время и свой опыт пространства.
Созерцание Пасхи Крестной на церковной службе переносит нас туда, в жаркий и людный Иерусалим, заставляет ощущать ногами холод наборного пола лифостротона, прохладу воды из умывальной чаши Пилата, боль в глазах от солнечного света после мрака темницы, усталость от криков толпы и эмоций первосвященников, тяжесть в плечах от неподъемного дерева, которое поддерживает Киринеянин.
Все это – на утрени, при зажженных свечах, под пение хора и чтение Евангелия.
Утреня начинается привычным чтением шестопсалмия и мирной ектении. А потом открываются Царские врата, и священник выносит на середину Евангелие и раскрывает его перед Распятием, которое стоит в этот день в центре храма. Совершается большое каждение, и читают первый отрывок. Потом идет череда песнопений, которые названы в Триоди антифонами. Каждый антифон – глубокое богословское размышление над прочитанным Евангелием, настоящее богомыслие Креста!
Один из самых древних, антифон пятнадцатый, обычно поют при полном молчании церкви. Поет или дьякон, или один из певцов. Его можно петь и самому, потому что поется антифон на все тот же напев шестого гласа:
Днесь висит на древе,
Иже на водах землю повесивый!
Венцем от терния облагается,
Иже ангелов Царь!
В ложную багряницу облачается,
Одеваяй небо облаки!
Заушение прият,
Иже во Иордане свободивый Адама!
Гвоздьми пригвоздися – Жених Церковный!
Копием прободеся – Сын Девы!
Покланяемся Страстем Твоим, Христе!
Покланяемся Страстем Твоим, Христе!
Покланяемся Страстем Твоим, Христе!
Покажи нам и славное Твое Воскресение!
Это молитвенное созерцание Страстей Христовых. Противопоставление, на котором строится антифон – «висит на древе – повесивший небо», «облагается тернием – Царь ангелов», – это свидетельство глубокой древности текста. Заметим важный урок: созерцание, каким бы богословски глубоким оно ни было, непременно выливается в молитвенное поклонение:
Покланяемся Страстем Твоим, Христе!
Покажи нам и славное Твое Воскресение!
Церковные люди знают, что после этого антифона всегда поется седален «Искупил». В храмах с хорошим хором обычно исполняют этот седален по версии композитора священника Василия Зиновьева. Красивейшая музыка!
Искупил ны еси от клятвы законныя,
честною Твоею кровию,
на Кресте пригвоздився
и копием прободся,
безсмертие источил еси человеком,
Спасе наш, слава Тебе.
Однако самое ожидаемое песнопение этой службы – знаменитый светилен «Разбойника благоразумнаго». Его поют трижды. И это единственная служба в году, когда можно услышать эту красоту.
Разбойника благоразумнаго
во едином часе
раеви сподобил еси, Господи,
и мене Древом Крестным просвети и спаси мя.
И горят наши свечечки! И мы бережем их свет. Чтобы осталось на вынос Плащаницы и на Пасхальный крестный ход. Ночь святых огней! Сколько в ней слез и задремавшей радости! В отчаянии Иуда ищет смерти. Смелый апостол, легко хватавшийся за меч, испугался вопроса маленькой девочки и словно очнулся от страха под пение петуха. Разбойник еще не знает, что успеет в этой жизни несколько часов побыть христианином.
А мы с нежностью понесем домой огонь созерцания. Его зажгли в церкви. Он загорелся, когда все мы были не здесь, не в этом городе, не в это время. Свеча вспыхнула огнем, добытым в Иерусалиме, огнем, пронесенным по улицам древнего города, когда камень его стен еще стоял на камне. От крыльца Пилата до смрадных залов Ирода, от площади судилища до двора озверевших солдат, вдоль по улице – прочь из душного города к омертвевшей горе, последнему приюту тех, кому не нашлось на земле места.
Мы прошли этот путь с трепетным огнем в руках.
Огонь – свидетель. Огонь – сотаинник.
Пусть он поселится в моей домашней лампаде, пусть он горит о том, что видел.
