«Молю, Дево, душевное смущение и печали моея бурю разорити: Ты бо, Богоневестная, Начальника тишины Христа родила еси, едина Пречистая…».

На этом стихе из Канона Пресвятой Богородице я остановилась, поняв, что он содержит нечто особо для меня важное.

Да, что касается душевных бурь, смущения и печали – это точно про меня. Но это ведь не то, что мне надо. Потому-то я и задаю вопрос: что она такое, эта тишина, Начальник – Причина – которой – Христос?

А что такое тишина вообще? Мне по душе цветаевское определение: «Тишина – не отсутствие звуков, а отсутствие лишних звуков». Впрямь, нарушает ли тишину мерный шум морских волн? Шелест листвы и щебет птиц – когда мы сидим на скамейке под огромным дубом в старом парке? Воркование городских голубей на вешнем солнышке? Скрип снега под ногами – морозным деревенским вечером, когда закат горит жаром, а дымы стоят розовыми свечками? Наконец, нарушает ли бездонную тишину стук метронома – во всероссийскую Минуту молчания?

Нет: все эти звуки тишину не нарушают, а создают. Можно сказать иначе – тишина цветет эти звуками. В предрассветной тишине медленно гаснут звезды – и она расцветает многоголосым петушиным хоралом.

А вот рев мотоцикла, попсовая музыка из какого-нибудь динамика, громкие голоса праздных людей, выстрелы, да мало ли что еще – чужеродны тишине и мигом ее уничтожают.

Отсутствие звуков – это глухота, а тишина – это гармония. Это строй. Почему мы так ищем тишины – в природе, в искусстве? Потому что нам необходима тишина внутренняя, строй духовный. «Устави сердце мое от настоящаго мятежа (…) настави мя чудно к тишине животней» – это уже из Канона Ангелу-хранителю. Животной – значит, животворной: только в тишине, в гармонии, в подчиненности истинно высшему душа оживает, и жизнь духа становится возможной. Только в такой тишине можно по-настоящему услышать Христа. Только из нее можно по-настоящему к Нему обратиться. Недаром великий регент Троице-Сергиевой лавры архимандрит Матфей (Мормыль) призывал своих хористов: «Пойте из тишины»… И тишина процветала священным песнопением.

Но почему Христа называют ее, тишины, – Начальником?

Противоположность тишине – суета. Суету, пожалуй, можно определить так: многообразная активность, лишенная высшего смысла, имеющая низкие, духовно ничтожные, условные и преходящие цели. Но в книге епископа Василия (Родзянко) «Живет во мне Христос» (М. «Никея» 2020) я прочитала более глубокое определение: суета есть хаотическое состояние падшего мира: состояние, в котором идет борьба частей друг с другом и с целым, и каждая часть борется за свое земное выживание. Суета, как говорит владыка Василий, есть состояние души человека, не нашедшего Бога, неспособного сконцентрироваться и выстроить иерархию ценностей. Суеты (это уже я пытаюсь продолжить) нет там, где всё подчинено высшему смыслу, где исключено и убрано все, с ним несовместимое, всё, ему чуждое. А высший Смысл – это Христос.

И в полной мере этот мир, тишина, совершенный строй души достижимы только во Христе. Если можно так выразиться, они обоснованы – именно Им и никем более. Ведь только у Него есть ответы на все наши больные вопросы, а если сказать точнее – Он Сам есть ответ на все наши вопросы и исцеление всех наших душевных язв. Он – вся полнота, в Нем нет никакого ущерба или недостатка. Он есть – значит, нам не надо ничего другого. Это и есть состояние тишины.

Конечно, возникает вопрос:

– Как возможна внутренняя тишина, если в мире столько горя, боли, несправедливости, жестокости? Если мы сами столь несовершенны, грешны, уязвимы?

Но тишина, как уже сказано, – не глухота. И не бесчувственность. Может быть, никто из нас не скорбел о страдающем мире так, как святые – те, кому Начальник тишины открывался по-настоящему. И никто из нас не молился так, как они. Преподобный Силуан Афонский писал:

«Монах – молитвенник за весь мир… Господь Иисус Христос, Сын Божий, дает монаху любовь Святого Духа, и от этой любви сердце монаха всегда печально о народе, потому что не все спасаются. Сам Господь до того был печален о народе, что предал Себя на крестную смерть. И Божия Матерь ту же печаль о людях носила в сердце Своем…».

Помню, как удивлялась я в свое время, читая молитву ко Пресвятой Богородице «Приведи мя, грешнаго, к тихой безмятежной жизни, да плачуся о гресех моих» – какая же это тихая жизнь, если человек плачет, страдает? Но на самом деле покаянный плач радостворен, и он не разрушает гармонию, он ее создает. А слово «безмятежный» означает – тот самый строй души, полное подчинение ее Христу.

В Евангелии есть места, в которых мы явственно слышим именно ее – ту тишину, в которой сейчас должен возникнуть Его голос.

«И, закрыв книгу и отдав служителю, сел; и глаза всех в синагоге были устремлены на Него. И Он начал говорить им: ныне исполнилось Писание сие, слышанное вами» (Лк.4,20–21).

Для того, чтобы Он начал говорить, нужно, чтобы все замолчали – не только внешне (они и так в синагоге не галдели), но и внутренне; чтоб не только телесные, но и духовные глаза устремились туда, куда нужно.

Начальника тишины можно встретить только в тишине. И в глубине. В глубине, в сердцевине нашего существа, в его алтаре – тихо. Просто мы давно там не бывали. Неслучайно современный мир делает все, чтобы лишить человека тишины и не пустить в глубину.

Мир зажигает массу ярких огней в поверхностных слоях человеческой психики, он манипулирует вниманием человека, постоянно переключая его на то, что не имеет отношения к Смыслу. Человек, живущий меж компьютером и телевизором, постоянно подвергается эмоциональной бомбежке, ему предлагают массу способов расслабиться, развлечься, «оторваться» – лишь бы он не сосредоточился на главном и не ушел туда, где весь этот контент станет ненужным… Лишь бы не обрел человек священную тишину и подлинную свободу во Христе. Да, тишина – это свобода, а суета – рабство. Надо ли это доказывать, разве мы не чувствуем этого непосредственно – измученные суетой?

Когда тишина в человеке наступает внезапно и, как кажется, без его собственных усилий, это посещение Божие. Иногда этому содействует тишина природная – уединение в саду, в степи, на берегу моря, – а иной раз такая тишина находит нас среди шумного города, в возбужденной толпе… Но – пришедшая как бы сама собой, она всегда ненадолго. Установление хотя бы относительной тишины внутри требует от человека труда…И не это ли цель всего того, что мы именуем трудом духовным – обретение тишины внутренней, подчинение всего своего существа единому строю, обращение его ко Христу?

Конечно, я не могу быть учителем духовного труда – у нас, на наше счастье, достаточно учителей подлинных, святых. Я могу лишь делиться своим ограниченным и уязвимым опытом. Не справляясь со своей душевной какофонией, с тем стуком, визгом, криком, скрежетом и грохотом, которые царили во мне – и понимая, что справиться необходимо, – я годами искала в вере, в храме и молитве именно этого – внутренней тишины. Говоря чуть более развернуто – мира, покоя, душевного здравия и духовной свободы – потому что тишина есть самое мирное, самое свободное и здоровое состояние человека. Искала с весьма переменным успехом. Чувствовала, что это – где-то здесь, рядом, в нескольких шагах… но это – шаги по воде. Пойти по воде я не решалась. Глаза мои были удержаны и не видели Идущего рядом с моей утлой лодкой. И вряд ли я могу утверждать, что теперь наконец прозрела. Но горький опыт жизненных перипетий и тяжелых душевных состояний помог мне прийти к той истине, которая, теоретически всем известна: Господь приходит нам на помощь после того, как мы сделали уже что-то сами. Пусть не всё, от нас зависящее (границы наших возможностей нам неизвестны), пусть хотя бы что-то, но – сами, по собственному выбору. Господь берет за руку того человека, который сам протягивает свою руку Ему. Правда, иногда человек делает это безотчетно – и потом ему кажется, что он этого не делал. А иногда человек не понимает, что Господь уже отозвался. На ранних этапах духовного роста это едва ли не со всеми происходит, но сейчас-то нам пора уже всё осознавать.

Так вот, наверное, я сама чуть побарахталась, если Господь в кризисную минуту подсказал мне: «Спустись глубже». Глубже в себя – чтобы увидеть свой эмоциональный шторм изнутри. И понять, насколько он поверхностен, насколько преходящ и относителен. Там, на поверхности, ты с людьми, с самыми разными – во всех перипетиях ваших взаимоотношений, когда-то радующих и поддерживающих, а когда-то приводящих в отчаяние. Здесь, в глубине, ты наедине с Богом, и у тебя нет причин отчаиваться, и радости твоей никто у тебя не отнимет (ср.Ин.16, 22).