Что такое человекоугодие, и чем оно отличается от христианского служения другому человеку? Как эта страсть действует в нас, когда мы совершаем те или иные поступки? Всегда ли похвала другого – это лесть?
Хорошие дела и плохие мотивы
Каждый из нас знает из Евангелия, каким должен быть наш образ действий по отношению к окружающим людям. Мы можем в каких-то случаях не понимать, чего именно хочет, чего ожидает от нас ближний, но мы имеем заповедь поступать с другими так, как мы бы хотели, чтобы они поступали с нами. А каждый из нас прекрасно сознает, чего бы он хотел: мы желаем, чтобы нас любили, чтобы нас поддерживали, чтобы нас уважали, чтобы к нам были внимательны, – и притом, чтобы это непременно было не за что-то, а просто так. И очевидно, что мы ко всему этому призываемся в отношении других людей. Это то, что угодно Богу и что однозначно должно присутствовать: нельзя не любить и не уважать кого-то и считать, что тем самым мы воздерживаемся от угождения его страстям и упражняемся в благочестии; нельзя ставить человеку планку, которую он должен преодолеть, чтобы мы перестали быть к нему равнодушными и наше отношение к нему стало богоугодным.
Кроме того, нужно помнить, что человекоугодие – это то, что мы можем увидеть в себе, и только в себе, поскольку это то, что определяется внутренними мотивами человека, ведомыми зачастую только ему и Богу.
Где же начинается человекоугодие? Оно начинается там, где первопричиной поступков человека, как благо воспринимаемых другим, становится не долг христианской любви, а какие-то внешние факторы. Главенствуют среди них два: это страх и выгода. Причем совершенно не обязательно, что из-за боязни другого человека или чего-то, с этим человеком связанного, мы будем совершать поступки ложные, неправильные по своей сути. Это могут быть и объективно хорошие дела, и даже какие-то жертвы с нашей стороны – но не ради Христа, а в угоду нашей гордости, нашему малодушию. Так же и с корыстью: мы можем делать что-то на самом деле нужное и хорошее, но по расчету – и оно не будет иметь пред Богом той цены, какую имеет то, что совершается ради Него.
Но, впрочем, о цене… У нас на приходе как-то возник разговор про так называемый тарелочный сбор во время службы. В нашем храме такой практики нет, но, попадая в какой-то другой, человек порой смущается и признаётся потом: положил деньги только потому, что все клали и скупым не хотелось выглядеть. Так, значит, неугодна Богу эта жертва и не нужно с такими мыслями ничего давать?
Сложный это вопрос. Сложный до того момента только, пока концентрируется человек на себе самом и своих переживаниях и ничего за пределами их не видит. Стоит ему из этого замкнутого круга выйти – и всё становится проще. Я нахожусь в храме, ему нужна помощь? Нужна. У меня есть возможность помочь? Есть – я кладу деньги на поднос, нет – не кладу. Всё. Когда главным становится нужда, которую мы видим, а не наше «я», всё остальное встает на свои места.
Пусть пострадает дело?
В связи с этой темой порой возникает вопрос: как быть, если мы видим, что человек по гордости, по иллюзорному представлению о самом себе творит что-то неразумное? Собрался, к примеру, кто-то из наших близких, ничего в починке вещей не смыслящий, что-нибудь дома отремонтировать: взял молоток, который никогда в жизни в руках не держал, и гвоздь, явно намереваясь вбить его куда-то не туда… И говорит всем: «Отстаньте, я сам». Стоит ли всё же попытаться удержать его? И напротив: если мы будем молча наблюдать за его ошибками, дабы не ссориться с ним, не будет ли это грехом угождения его страстям?
Те прихожане, которые читали авву Дорофея, могут вспомнить в ответ на это его слова: «Пусть пострадает дело, но сохранится мир». Одна наша прихожанка как-то сказала, что, прочитав их, долго не могла внутренне согласиться, а потом – решилась ни в чем не перечить мужу: пусть он пробует в жизни всё, что хочет, к каким бы последствиям то ни приводило. Я понимаю, что в конкретном случае за этим стоит долгий опыт совместной жизни. Но…
Но хотелось бы всё же вернуться к совету аввы Дорофея. Безусловно, всё, что говорили святые подвижники, в части своей универсально, в части же – написано для определенных жизненных условий, даже порой для определенного монастыря. Некоторые иноки, к примеру, заболев, не лечились, и это воспринималось нормально. Порой пустынники, живя в каких-то отдаленных местах, не находили там достаточно еды и просто умирали от голода – и к этому тоже не относились как к чему-то вопиющему: они ведь в пустыню, в конце концов, и приходили с этой целью – чтобы рано или поздно там умереть. Здесь можно вспомнить еще преподобного авву Пимена – эпизод, когда его младший брат привел в их общую келью посетителя. В какой-то момент брат и этот гость стали на глазах святого бить друг друга, а авва Пимен, не вмешиваясь, продолжал свою молитву – по его же собственным словам, положив себе на сердце, будто бы его там нет.
Можем ли мы полагать себе на сердце, что нас тоже где-то нет? Я убежден, что далеко не всегда. И, скажем, если человек день за днем себя очень плохо чувствует, но не хочет идти к врачу, я его постараюсь туда загнать всеми доступными способами – мне, как священнику, за восемнадцать лет служения неоднократно приходилось это делать. И да, во многих случаях я потеряю с ним мир на какое-то время – но это лучше, чем потом я буду осознавать, что теперь человек фактически умирает, а я в нужный момент не настоял на его обследовании. И в более простых, житейских ситуациях тоже есть определенная градация: одно дело, если тот же упомянутый горе-мастер какой-нибудь колченогий табурет еще больше разломает, и другое – если он в электропроводку полез и его вот-вот ударит током. И в одних случаях стоит оставить человека в покое, чтобы свою жизнь не превращать в непрерывный поток замечаний, а в других его можно и, образно говоря, по рукам и ногам связать, и никакого греха в этом не будет.
О лести и комплиментах
К слову, о потоке замечаний… Многие верующие люди гораздо чаще делают замечания, чем говорят другим какие-то приятные слова, и это отчасти связано с тем, что в комплиментах опять-таки видят грех человекоугодия. Действительно ли это так? На самом деле нет, и всё опять-таки зависит от намерения. Если мы говорим человеку о чем-то, что в нем реально есть доброго, то это просто констатация факта, и в ней нет ничего самого по себе греховного – если, конечно, мы не ожидаем, что будем от этого сами лучше выглядеть в его глазах. Но иногда можно сделать человеку комплимент даже в отношении того, что есть в нем в какой-то степени или есть в потенциале. Можно подчеркнуть это хорошее для того, чтобы его укрепить, чтобы его поддержать, чтобы его порадовать, и в этом не будет ни обмана, ни самообмана. Многие святые отцы говорят, что, когда враг борет нас беспечностью, леностью, мы этому должны противопоставить память о возможном осуждении на Страшном суде, о том, насколько много в нас того, что Богу противно. Но в те моменты, когда враг нас борет унынием, когда руки опускаются, нам нужно обязательно убеждать себя в том, что мы окажемся Богу не чужды и что мы спасемся. Ну а истина всегда будет находиться посередине, поскольку спасение, как говорил преподобный Петр Дамаскин, совершается между страхом и надеждой.
То же самое и по отношению к другим людям. Но нужно, конечно, понимать, что, когда мы в отношении человека подчеркиваем что-то, чего в нем и близко нет, – это обман, и это не только грех человекоугодия, но и грех лести. Такая ложь не может быть продиктована заботой – нам нужно поискать в себе какие-то другие мотивы. И нужно иметь в виду, что нормальный, душевно здоровый человек всегда отшатывается от лести – она не может послужить ему в укрепление, в утешение, потому что ему просто это неприятно. А человеку, который на лесть падок, могут помочь отвергнуть ее две вещи: понимание того, что если тебе льстят – значит, считают тебя не очень далеким человеком, и знание о том, как быстро лесть, если она была принята, рождает в человеке зависимость: стоит поверить раз, поверить два, поверить три – и ты уже будешь очень сильно нуждаться в тех, кто тебе льстит. И такое можно наблюдать в жизни очень часто: человек сначала формирует свое окружение, состоящее из льстецов, а дальше это окружение уже полностью формирует его самого. И кто-то порой до конца жизни остается в этом плену – и не знает своего подлинного «я», не может пробраться к себе настоящему.
31 января 2019 г.
Иллюстрация к комедии Н.В. Гоголя «Ревизор»
