Игумен Нектарий (Морозов)

Поворотная точка

Бог наделил человека множеством даров, главный из которых — это сама жизнь как таковая. И есть среди них такой бесценный и важный дар, как возможность покаяния. Это возможность вернуться к Тому, Кто нас больше всего любит,— вернуться, как бы мы ни пали, какие бы ошибки ни совершили. Преподобный Марк Подвижник где-то говорит о том, что от дел, поступков, помышлений Праведник только один — Христос, а вот от покаяния праведниками становились многие. И каждый человек, приходящий в Церковь, должен понять и глубоко осознать, что нет ни у кого из нас другого пути возвращения к Богу, другого пути христианской жизни, кроме пути покаяния.

В Деяниях апостолов и еще ранее, в Евангелии, мы можем видеть, что именно покаяние всегда становилось поворотной точкой в обращении ко Христу. Сегодня далеко не везде соблюдается древняя практика принесения покаяния перед крещением,— а она, если крестится взрослый человек, на мой взгляд, крайне важна. Тому, кто собирается изменить свою жизнь и продолжить ее уже членом Церкви, необходимо осознать, что из того, чем его жизнь была наполнена, он оставляет в прошлом и к чему не должен возвращаться. Человек еще до крещения должен понять, что такое покаянный труд, потому что ему как христианину этот труд предстоит совершать в течение всей дальнейшей жизни. Только если человек к этому готов, можно говорить об осознанном вхождении его в Церковь.

По тонкой проволоке

Если же всего этого не было, моментом, когда человек приступает к сознательной христианской жизни, становится момент его настоящего и глубокого покаяния на исповеди. Причем этот момент может произойти спустя годы после прихода в Церковь, а может и никогда не наступить — ведь можно ходить в храм, изучать Православие, но так и не открыться Богу. А открывается человек очень часто тогда, когда уже не может не видеть, что всё, что он сам, находясь вне Бога и полагаясь на свои страсти, творил, завело его в какой-то тупик, а дальше может обрушить в бездну. И в рамках прежней жизни у него уже нет никакого выхода — он может заключаться только в том, что должна начаться жизнь совершенно другая.

У преподобного Иоанна Лествичника есть замечательные слова: «Хотя бы ты взошел на всю лествицу добродетелей, то и тогда молись о прощении грехов». Почему этот святой говорит именно так? На самом деле он свидетельствует о духовной реальности: чем больше человек приближается к Богу, тем явственнее в Его свете он видит свои немощи, несовершенства своей души. Кроме того, святые очень хорошо на собственном опыте знали: стоит хоть немного увериться в том, что ты по тоненькой проволоке над пропастью, с коей можно сравнить хранение себя от грехов, идешь уверенно — и тут же следует падение, причем падение сокрушительное, совершенно выбивающее человека из колеи. И только непрестанное покаяние предохраняет человека от таких тяжелых преткновений, поскольку не дает гордыне захватить власть над его душой,— а там, где произошло падение, всегда, по слову того же преподобного Иоанна Лествичника, прежде водворилась гордость.

Не безысходность и не безрадостность

Когда мы, священники, говорим о том, что жизнь христианина должна быть наполнена покаянием, то сталкиваемся с тем, что люди воспринимают покаяние как нечто, что делает жизнь скорбной, унылой, безрадостной. На самом деле это, безусловно, не так. Отчего вообще человек себя чувствует в этой жизни скорбным, отчего он унывает, отчего лишается радости? Это происходит тогда, когда его душа не пребывает в мире с Богом, с людьми, с самим собой. А покаяние возвращает душе этот мир. Причиной нашей внутренней неустроенности, наших эмоциональных срывов, нашего подавленного настроения всегда в конечном счете являются наши грехи. Не случайно даже не живущие еще как следует церковной жизнью люди, исповедавшись, очень часто ощущают неизъяснимую легкость, радость, которая их и удивляет, и побуждает порой глубже что-то об этой жизни узнавать. Безусловно, не на каждой исповеди человек это ощущает. Но тем не менее в основе своей покаяние должно быть именно таким. Мы должны чувствовать раз за разом, что нечто тяжелое свалилось с наших плеч и теперь мы имеем возможность что-то в своей жизни начать сначала, и уже иначе это выстроить, отнестись к этому по-другому.

Всё то же касается и покаянных слез. Они — как это ни странно может показаться человеку, никогда по-настоящему не плакавшему слезами раскаяния,— дают душе силы, они обновляют человека и помогают ему стать совершенно иным. Кто-то может возразить, сказав, что он плакал, вспоминая о своих жизненных ошибках, переживая их тяжелые последствия, но состояние его души становилось лишь еще более бессильным, более тяжелым. Но дело в том, что наши состояния, наши чувства тоже могут быть маркерами того, насколько правильно, насколько угодно Богу то, что мы делаем. И если слёзы, проливаемые перед Богом, рождают в нас такую подавленность, безысходность, если этот плач не является, по слову святых отцов, радостнотворным, что-то в нашем покаянии, безусловно, не так. Если человеку, который сознаёт свои грехи и говорит о них Богу, ничего при этом не хочется делать, если это не рождает в нем произволения к деятельному добру,— то это не состояние раскаяния, это состояние удрученности врагом нашего спасения, который делает с душой человека то, что угодно ему.

Восхождение ума

В тех определениях, которые дают покаянию различные словари, нет такого определения, как «перемена ума». Между тем мы знаем, что именно эти слова точнее всего отражают суть и содержание христианского покаяния,— это и есть буквальный перевод богословского термина «метанойя», которым оно обозначается в греческом языке. И можно сказать, что не только непрестанное изменение, но и возведение ума к Богу должно быть постоянным деланием всей жизни христианина. В нашей современной церковной жизни это очень важно понять: покаяние — это не перечисление написанных на бумажке грехов, это не подход человека к аналою для того, чтобы его голову накрыли епитрахилью. Если человек кается только в момент исповеди, то можно сказать, что покаяние как движение в его жизни практически отсутствует. А эта динамика обязательно должна быть.

Нередко можно услышать такое утверждение: современные христиане совершенно не умеют исповедоваться. И с ним трудно бывает не согласиться: то, с чем многие люди приходят на исповедь, бывает похоже на что угодно, только не на покаяние. Иногда это бывает повествование о жизни человека, иногда — его жалоба на какие-то обстоятельства, иногда — его жалоба на самого себя. Порой человек начинает рассказывать, какие страсти и грехи вообще существуют, признаёт, что все они присутствуют в его жизни, но при этом совершенно не отдает себе отчета в том, какой жизнью он живет, что с ним происходит. Он стоит, смотрит на этот список грехов, собственноручно им написанный, и не может понять, как всё это в его жизнь вошло. А причиной этого непонимания является невнимательная жизнь, которая нас, современных христиан, чаще всего и губит. И только изменив свое отношение к покаянию, расширив пространство покаяния в своей жизни, мы постепенно и жить станем более внимательно.

Таким образом, можно сказать, что полноценная исповедь совершается тогда, когда человек сначала осознал свои грехи, у него возникло чувство раскаяния в них, затем возникло желание в них покаяться на исповеди, в процессе подготовки к ней он разобрался в себе, в том, что к этим грехам приводит, у него появилась решимость эти грехи не повторять,— и уже со всем этим — с раскаянием, с пониманием, с выводами, с решением — он приходит в храм, свидетельствует обо всем этом перед Самим Богом в присутствии священника и в таинстве Покаяния примиряется с Ним.

Грехи «неистребимые»

Все мы, наверное, без исключения по опыту знаем, что такое каяться раз за разом в грехах, которые в нашей жизни повторяются, и спустя какое-то время опять к ним возвращаться. В связи с этим у человека порой возникает вопрос: имеет ли тогда вообще смысл приходить каждый раз с одним и тем же? Есть множество людей, которые из-за этого перестали исповедоваться вообще или исповедуются очень редко, что привело в конце концов к затуханию их церковной и христианской жизни.

На самом деле исповедь является моментом, который проявляет, ведется ли в нашей жизни борьба с теми грехами, которыми эта жизнь наполнена, или же мы ее оставили. И в этом смысле суть не в том, те же самые грехи мы исповедуем или появились какие-то другие, а в том, противостоим мы им или не противостоим. Если этот момент самоузнавания и самоиспытания из нашей жизни убрать, трудно вообще сказать, во что наше христианство превратится.

Наша жизнь от исповеди до исповеди должна проходить так: мы понимаем, что можем упасть и даже с большой вероятностью вновь упадем, но категорически запрещаем себе падать и стараемся изо всех сил этого не сделать. Тогда перед аналоем уже нет чувства неловкости, нет чувства бессмысленности: мы говорим о том, чего у нас в этой борьбе не получилось, и это уже не может быть из раза в раз абсолютно одно и то же, потому что когда человек борется, он хотя бы в чем-то, но меняется, становится другим.

Стоит сказать, что неправильно каждый раз просто именовать грехи — ложь, гнев и т.д., не поясняя, в чем конкретно они заключаются. Ведь гневаться можно так, что в доме потом мебель чинить придется и посуду новую покупать взамен разбитой,— а можно что-то резко сказать и тут же себя одернуть и прощения попросить. Когда говорят, что о своих прегрешениях не нужно рассказывать в подробностях, это не значит, что не нужно вообще говорить об обстоятельствах совершения греха, о степени его выраженности. Говорить нужно так, чтобы священнику было ясно, в чем конкретно заключалось проявление той или иной страсти, и при этом ни слишком скупое, ни чересчур подробное изложение нас от этой ясности не уводило.

Верить в прощение

В жизнеописании преподобного Силуана Афонского есть такой замечательный пример: в монастыре на Афоне умирает старый монах, его духовника в это время в обители нет, он исповедался на смертном одре у другого монастырского священника, но страшно мучается, душа никак не может разлучиться с телом, и он ощущает, что уходит в иной мир непрощенным. Тут возвращается наконец его духовник, принимает у него исповедь, и этот монах после нее спокойным и даже радостным отходит ко Господу. Кто-то спросил у преподобного Силуана: что же такое произошло? Ведь и в том, и в другом случае совершилось таинство, в котором священник является лишь свидетелем,— нельзя ни в коем случае сказать, что настоящая исповедь возможна только у духовника. Преподобный Силуан ответил, что инок этот, когда исповедовался не у духовника, по неискусности своей никак не мог поверить в то, что грехи ему прощены,— и они действительно не были ему прощены по его неверию. А когда приехал духовник, он успокоился, вновь поверил в прощение и был освобожден от тяжести этих прегрешений.

Из этого эпизода мы видим, что таинство Исповеди требует от человека веры. Веры во всемогущество и любовь Божию; веры в то, что Сам Христос невидимо предстоит, принимая наше исповедание; веры в то, что Господь, видя наше покаяние, исповеданные согрешения нам прощает. Но возникает другой вопрос: как она рождается, эта вера, и почему человек порой ее в себе ищет и не находит? Эта вера есть некое дерзновение к Богу, а рождается оно из самой жизни человека — тогда, когда он понимает, что вся его жизнь — это труд и борьба. Оно рождается тогда, когда человек может сказать: «Господи, вот мои ушибы от падений, но вот мои натруженные руки и стертые ноги — и я готов встать и идти снова».

Только, безусловно, нужно помнить, что дерзновение — это не дерзость. Дерзость тем и отличается, что за ней не стоит опыт духовного труда: человек просто считает, что он может делать всё что угодно и Господь его за это простит.

Дерзновение возникает в духовном напряжении, а дерзость — в духовной расслабленности, и в ситуациях, когда человек относится к покаянию просто как к регулярной «процедуре», как к некой «практике», как раз таки происходит эта подмена. Тогда человек либо считает, что эта «сдача грехов», как некоторые люди свою исповедь называют, не может никак повлиять на его реальную жизнь, либо полагает, что Господь должен ему эти грехи простить, потому что Он должен любить каждого человека. И то и другое на самом деле — наглость по отношению к Богу, и если такие мысли у нас появляются, нужно стараться от них всеми силами избавляться.

Дорогое мое прегрешение…

Нередко священнику задают такой вопрос: все ли грехи прощает Господь человеку? Мы знаем, что нет такого греха, которого не превзошло бы милосердие Божие, но не стоит забывать, что залогом этого прощения является та душевная боль, которую мы испытываем в покаянии, то страдание, с которым оно бывает сопряжено. Кроме того, как говорит преподобный Варсонофий Великий, свидетельством раскаяния в грехах является утрата сочувствия к ним. Пока человек хотя бы втайне, хотя бы в какой-то малой мере продолжает любить свой грех, он в нем по-прежнему живет — и Господь его готов простить, но нет основания для этого — мы знаем, что Бог не неволит человеческое сердце. А вот когда единственным желанием становится изгнать этот грех из своей жизни — наступает исцеление. И потому мне кажется очень важным испытывать себя еще и в этом отношении: не только осознаём ли мы свои грехи, не только есть ли у нас решимость больше их не повторять, но и перестали ли мы любить это греховное, стало ли оно для нас чуждым, даже ненавидимым, или же есть в этом хотя бы капля того, что мы хотели бы оправдать и что хотели бы себе оставить.

Вообще это очень серьезная вещь, о которую претыкаются верующие люди и годами не могут порой понять, что в их жизни не так, почему их духовное движение остановилось. Человек может каждый раз основательно готовиться к исповеди, каяться во многих прегрешениях, исправлять свою жизнь, но при этом какие-то грехи остаются для него «любимыми», дорогими ему. И когда пытаешься убедить этого человека в том, что ему необходимо эти грехи оставить, он готов дать любые объяснения, любые обещания, готов найти массу оправданий, но с этими своими «слабостями» расстаться не может никак. И эти грехи — может быть, даже один только грех — как это ни страшно звучит, делают человека союзником врага рода человеческого. В исповеди же должно происходить расторжение этого союза — то же, что происходит в таинстве Крещения, когда мы отрекаемся от сатаны, от всех дел его, от служения ему и от всей гордыни его. А вслед за тем должно произойти сочетание со Христом. И по большому счету, мы можем говорить о том, что таинство Исповеди состоялось так, как оно должно состояться, когда мы ощущаем, что разорвали этот союз, смогли отвернуться от всего темного и мрачного, что есть в нашей жизни, и повернуться лицом к Свету.

О чувстве вины

Вопросы людей на тему исповеди часто бывают связаны с чувством вины. Как найти грань, за которой переживание вины превращается уже в нечто патологическое? Что делать с этой виной, если ею оказывается отравлена вся жизнь? А если от вины избавиться, то как же тогда ощущать себя грешником?

В первую очередь, наверное, нужно четко разделить для себя два состояния: то, в котором ощущение своей виновности приводит нас в расслабление, и то, которое побуждает нас всеми силами свою вину исправлять, что-то для этого делая. И если чувство вины нас расслабляет и отравляет нам жизнь, то тут одно из двух: либо это чувство от врага всевается, и нужно постараться с ним справиться, либо это показывает, что наше покаяние носит какой-то неполный и неподлинный характер. Последнее бывает, в частности, когда мы каемся в своих поступках, но в том, что явилось основой этих поступков, признаваться не хотим — ни себе, ни перед Богом.

Еще бывает так: человека мучает чувство, что он не делает в полной мере всего того, что должен был бы делать,— и он настолько себя этим изводит, что у него совсем нет мира в душе. Здесь надо прежде всего понять, что это чувство возникает у человека, как правило, от гордости: это то, что условно называют комплексом отличника, однако отнюдь не только отличники от этого страдают, и верующие люди в том числе. И нужно не только принять как реальность то, что абсолютно всё правильно ты в своей жизни не сделаешь, но и осознать: опыт того, что в твоей жизни не всё получается так, как ты хотел, тоже крайне ценен и важен. Это тот внутренний труд, который помогает стяжать смирение,— а смирение, в свою очередь, есть то, что не притупляет, а именно врачует, залечивает в человеке чувство вины. Ты смиряешься и понимаешь, что совсем не таков, каким Господь хотел бы тебя видеть, но можешь при этом дальше идти к Нему. И тогда приходит успокоение и чувства, лишающие нас цельности, забирающие наши силы, из сердца уходят.

Источник