Протоиерей Федор Бородин, настоятель храма святых бессребреников Косьмы и Дамиана на Маросейке (Москва).
Когда человек давно ходит в храм и действительно обнаруживает, что от одной исповеди к другой в течение долгого времени говорит одно и то же, это его обескураживает, расстраивает, огорчает. Есть люди, которые впадают от этого в уныние.
Мне кажется, что, в целом, в ситуации нет ничего страшного. Что такое христианская жизнь? Это «отложить прежний образ ветхого человека (…) и облечься в нового человека» (Еф. 4:22,24)
Но за этими простыми словами – колоссальная работа человека над собой, Бога над человеком в течение всей его жизни. То есть грехи, которые в нас живут, страсти, неправильные навыки выкорчевываются в течение всей жизни. И большинство людей так и не смогут до конца из себя их исторгнуть. Поэтому не надо от этого расстраиваться.
Вот мы каемся в грехе гнева. Но сегодня человек упрекает себя в том, что он кричит, бьет посуду, колотит ребенка в ярости. А через 25 лет напряженной церковной жизни он кается в том же гневе с большим сокрушением и болью, но теперь его ранит даже легкое движение раздраженья, которое он допустил.
Христос в Нагорной проповеди нам сказал о том, что даже мысленное движение греха есть уже грех. Поэтому, сколько бы мы над собой ни работали, каяться всегда будет в чем. И это нормально.
Помимо этого надо понимать, что исповедь – это всегда встреча, это всегда действие двух: покаянное действие человека и, разумеется, Бога, именно Его действие.
Как таинство венчания не есть только «небесная регистрация», а Божий дар помощи в строительстве семьи, так и исповедь – дар помощи человеку в преодолении грехов.
Поэтому всё равно надо приходить и всё равно надо каяться, и ждать, когда милосердие Божие исцелит тебя от твоих грехов, приносить покаяние и смиряться с тем, что ты, может быть много лет, даже десятилетия, будешь ходить и каяться.
Если человек живет напряженной покаянной церковной жизнью, то обычно он внимательно следит за собой, никаких тяжелых грехов не допускает, поэтому исповедь его довольно краткая. Человек видит, что у него болит, что он грешен, допустим, раздражением, обидой, завистью, осуждением. Он это и называет. А иногда просто скажет: «Всё как обычно». А священник уже знает, о чем он говорит.
Притом, с годами церковной жизни прихожанина, которые умножаются, умножаются и годы духовной жизни священника. Священник точно такой же немощный и грешный человек, который точно так же ездит к своему духовнику и точно так же сердце у него болит за то, что он не может справиться со своими грехами. И точно так же, из года в год он постепенно смиряется со своей немощью. И поэтому, может быть, 20 лет назад молодой священник и горел какими-то иллюзиями о том, что сейчас он тут всех быстренько исправит, начиная с самого себя, а потом уже обычно такого нет.
Господь знает о всех наших грехах значительно больше, чем мы сами можем не то что духовнику открыть, а даже просто самим себе сформулировать. Терпит и любит нас. Исповедь – это прежде всего и покаяние, и смирение: стыдно же в 200-й раз подходить к одному и тому же батюшке, которого ты знаешь, который тебя любит, который тебе дорог и ты ему тоже, и говорить всё то же самое.
У многих Святых Отцов есть удивительная мысль, что молитва, которую человек приносит Богу из сухого сердца, когда ничего не отзывается, Богу значительно дороже и в очах Его ценнее, чем молитва, творимая человеком, когда у него всё горит, всё спорится в духовной жизни. Плюс она свидетельствует о том, что даже в этом испытании, в этой сухости, в этой, может быть, оставленности, человек всё равно верен Богу. Мне кажется, этот принцип можно перенести на исповедь тоже.
Да, вот сейчас охлаждение, мы не можем заставить благодать Божью действовать в нас тогда, когда мы хотим. Для этого надо в ней жить постоянно, а это признак святости. В нас этого нет. Но мы можем свидетельствовать Богу: «Господи, я сейчас грешен настолько, что охладела душа моя, ничего у меня не получается, выдавить из себя ничего не могу, Ты лучше меня это знаешь, но вот моя верность Тебе и желание это преодолеть – в том, что я всё равно исповедуюсь, всё равно причащаюсь».
Когда у человека такое охлаждение, надо читать жития святых. Охлаждение бывает еще от того, что человек как-то успокоился и перестал бороться со своими грехами. И вроде ничего страшного не происходит, ну чуть-чуть раздражался, ну чуть-чуть, мысли допускал какие-то, ну ладно, ну ничего страшного, чего каяться. А ты сравни себя со святыми людьми и поймешь, что в тебе, как в каждом человеке, бездна падения. Это ведь тоже от того, что в нас притупляется острота видения – вот, что я погибаю, что мне необходим Христос.
Духовное охлаждение – это, с одной стороны, испытание: Господь оставляет человека одного, чтобы он смирился. А с другой стороны – это всё-таки следствие того, что человек не радеет в молитве, не радеет в покаянии. Потому что если бы мы видели по-настоящему свои грехи, никакого бы охлаждения на исповеди не было. Мы бы падали на колени каждый день и молились, и кричали бы просто от этой боли: «Господи, освободи меня от этого».
Помню, как отцу Кириллу (Павлову) на встрече со студентами в Московской семинарии, давно уже, очень, очень много лет назад семинарист задавал такой вопрос о том, что делать, когда внутренне всё охладело. Батюшка ему говорит: «А ты молись побольше». «Молюсь, ничего не помогает, – отвечает семинарист на это и еще на многие советы отца Кирилла. – Ничего не помогает». И отец Кирилл, который обычно сдержан, и грозно никогда никого не обличал, говорит: «Э, брат, в этом кроме тебя никто не виноват. Сам ты виноват, что дошел до такого охлаждения». Потому что у семинариста было такое состояние, что он всех обвинял в своем унынии. Поэтому в охлаждении надо и свою часть вины искать. И в этом тоже.
Господь борется с нашим охлаждением. У Него есть свои педагогические задачи по отношению к каждому из нас всё время нашего пребывания в Церкви, от вхождения в нее и до отпевания Господь ведет и воспитывает нас. В ответ на какие-то наши, может быть, ошибки, вопросы или какие-то неправильности, или, наоборот, успехи, Он подает нам то, что может нам подать. И целью воспитания человека у Господа является сделать его таким, каким он может войти в Царствие Божие. Несмиренный человек войти в Царствие Божье не может. Поэтому цель у Великого Педагога – привести человека ко смирению.
Как привести человека ко смирению, если он сам не хочет этого? Отступить и попустить, оставить его одного, наедине со своими силами и теми искушениями, которые вокруг. И человек падает. Ему горько, тяжело, страшно, больно. Но и следа от гордыни не осталось.
Например, идет Великий Пост. Человек выдержал всё: постился очень строго, ел очень мало, соблюдал устав, ходил на все службы. Приближается время Страстной седмицы, он с упоением ждет этого замечательного времени. Он внутри успокоен, всё хорошо. Вот Господь отступает от него и попускает ему в чем-то сильно нарушить пост, например, впасть в какую-то немыслимую ярость, накричать на кого-то. И человек смиряется. Он считает, что пост прошел впустую.
А на самом деле он подходит к Страстной седмице с самым главным результатом, с полученным опытом смирения и упования только на Бога. На милость Божью. С пониманием, что Господь тебе даст радость Страстной и Светлой седмиц не в ответ на то, что ты что-то сделал и потрудился, а просто потому, что Он благ и любит тебя. И действительно, такой человек будет слушать слова Иоанна Златоуста: “Войдите в радость Господа, постившиеся и не постившиеся”, и будет постигать эту радость, себя относя к последним.
Поэтому мне кажется, что если человек искренне трудится и хочет действительно стать хорошим христианином, Господь всё устроит. Так что тем или иным образом человеку откроется какой-то новый опыт, новая глубина. Надо только не ослабевать в стараниях, не опускать руки.
