Пасха в тот год была ранняя, но уже стояла весна, все стаяло, и солнце светило, и даже жарко становилось. И вот, иду я себе потихонечку этой тихой московской весной. Воскресный день, многие люди на дачи разъехались, пустая Москва, вечер, еще солнце только-только начинает садиться. Подхожу я к храму, мимо храма идут люди… Все же знают, что Пасха. Идут парочки, люди с пивом в наушниках, разговаривают между собой. Никто в сторону храма даже голову не повернет. Пасха никому не нужна. Каждый в своих наушниках, каждый со своим пивом.
И тут же – рядом со мной, чуть впереди меня, идет бомж. Идет с какими-то тюками грязными, сам грязный-прегрязный! Народ на другую сторону переходит: чистенькие все, светленькие.
А он идет, до храма доходит, снимает эти свои грязные вещи… Крестится и глубоко кланяется перед дверями храма. И идет себе дальше.
У меня машина стояла недалеко, а в багажнике чего только нет – и куличи, и колбаса, и вино какое-то мне подарили, много чего, целые корзины. Я дошел до машины – и вижу: этот бомж недалеко отошел еще. Думаю: сейчас-ка что-нибудь соберу ему на Пасху.
Открываю багажник и зову его: «Эй, милейший, иди сюда!». Он оборачивается, подходит ко мне и говорит: «Вам помочь?»
