Никого не изменишь против его воли. Он может измениться, но ненадолго. Несколько лет назад я ходил на площадь, где собирается молодежь, придерживающаяся анархистских взглядов. И вот им захотелось увидеть, как изгоняют бесов, чтобы убедиться, что они действительно существуют. Я был тогда молод и однажды повел их, пусть посмотрят. Они же говорили: «Если увидим такое – изменимся!»
Ну и увидели! Увидели уйму такого, от чего пришли в ужас и облились холодным потом. И на три месяца стали ангелами: перестали сквернословить, скитаться, бросили свои пороки. Но это продолжалось только три месяца, а потом началось прежнее. А почему? Потому что они испытали воздействие извне и пошли в церковь из страха, а это не может долго продолжаться. Потому что весь смысл в том, чтобы они сделали это добровольно, возлюбив Христа, а не из страха перед диаволом. Бояться нет смысла! Сладость Христа – вот что будет твердо удерживать нас рядом со Христом в Его любви.
Кто сегодня блудный сын? Мы готовы сказать, что блудные сыновья – это другие люди, и их надо исправлять, строго говорить с ними. У нас стойкое ощущение, что мы и есть христиане, мы хорошие и просто обязаны обличать мир, чтобы он исправился. А мне сдается, что блудный сын скорее тот, кто близок к Церкви, хоть иногда и близок не так, как надо бы.
Блудными сыновьями Отца можем оказаться и мы, считающие себя здоровыми, а на самом деле немного лицемерящие. Видишь грех другого и говоришь: «Да ты посмотри, что он творит! Ну почему он такое делает?» – а тайно в душе ревнуешь ему. И если я тебя искренне спрошу: «А ты хотел бы сделать то же самое?» – то ты ответишь: «Да, хотел бы!»
Это правда. Мне не хотелось бы добавлять к этому еще что-нибудь. Но некоторые из тех, кто обвиняет грешных, втайне делают то же самое! То же самое! Дома творят подобные дела, чтобы не сказать: еще худшие. Внешне мы стараемся выглядеть строгими, правильными, но опытный человек понимает, что ты не живешь тем, о чем говоришь.
Скажу вам сейчас что-то, и дай Бог, чтобы мы этого никогда не забывали: Бог – это самая большая любовь, которая только может быть во вселенной. Бог существовал до того, как мы появились. Бог возлюбил и меня, и тебя, и всех: наших ближних, родных, друзей, детей. Он возлюбил их до того, как мы возлюбили их, и возлюбил больше нас. Он делает всё, чтобы спасти мир, и не нуждается в моей помощи, чтобы изменить его.
Если ты сильно любишь своего ребенка, мужа (жену) и хочешь их изменить, то Бог любит их бесконечно больше. И когда поймешь это, ты успокоишься, умудришься и скажешь себе: «Ну что я знаю в сравнении с Богом? Я, что, умнее Его? Если Он оставляет всё так, то буду стараться помогать ближнему внимательнее, не торопясь. На первое место в жизни буду ставить Бога и говорить: “Боже, просвети меня: что мне делать в каждом случае?”».
Если хочешь, могу сказать тебе, какая помощь от тебя будет самой большой для того, кто пребывает в опасности и кому ты хочешь помочь измениться. Самая большая помощь твоему заблудшему ребенку, мужу (жене) или другу – не давить на него, а передать ему спокойствие своей души. Чтобы он увидел, что на душе у тебя спокойно, что ты всецело доверяешься Богу! Вот самая большая помощь!
У скольких детей в школе, где я преподаю, обстоятельства жизни запутаны. Я стараюсь относиться к ним как можно внимательнее, и чем больше лет проходит, тем больше понимаю, как важно быть чутким. Сначала я был очень строгим и думал, что так будет лучше, но когда был строгим, меня все избегали, а сейчас, когда стараюсь лишний раз не ругать их, а приобрести по-хорошему, они от меня уже не убегают, а идут ко мне.
Скажу вам еще кое-что: человека легко изменить. Только зачем быть такими фальшивыми?
На бдении, которое мы служили в Лимасоле, ко мне подошла одна дама и говорит:
– Я хочу, чтобы моя дочь исправилась!
И я, что пришло в голову, то ей и ответил:
– А ты в молодости какой была?
– Ну, я – это совсем другое дело, сейчас я не такая.
– Нет, ты скажи мне: ты какой была в молодости?
Там были и другие люди, на нее смотрели, и ей стыдно было ответить, но они ее знали и стали говорить:
– Да что уж тут, говори теперь.
– Ну, отче… а надо ли ребенку быть таким же?
– Но ребенок же твой, ты его рожала, вот он у тебя и перенял это! Ты ведь тоже жила по-своему и прошла через всякое. Поэтому и от ребенка нельзя требовать, чтобы он изменился моментально – мало-помалу и он изменится. Вот как ты стала такой хорошей, изменилась, смягчилась, молишься и смиряешься? Так и она мало-помалу изменится.
– А нельзя ли быстрее?
– Ну, будем молиться. Выход тут только в молитве, а не в давлении. Напором ничего не добьешься.
Давайте спрошу вас, что легче: постоянно подсматривать в телефоне ребенка сообщения и номера, искать информацию: куда пошел, что делал, действительно ли был там, где сказал, тайком подглядывать за его жизнью, нюхать одежду – или помолиться, взять книгу с каким-нибудь акафистом, почитать ее, растрепать странички от многократного перелистывания, омочить их слезами, закапать свечой, раскрыть свои глаза, помолиться и вознести мольбу к Богу? А что труднее? Что?
Берешь телефон ребенка или человека, которого любишь, чтобы узнать, что он делает, и насильно изменить его, схватить его за грудки и сказать: «У меня есть доказательства!» Ну и чего ты добьешься? Скажешь, чтобы изменил свою жизнь? Так чужую жизнь не меняют! Вопрос в том, чтобы ты сделала то, что делает Христос, – чтобы сказала ему: «Если хочешь, уходи от меня», – а он бы тебе ответил: «Да куда мне идти, любовь моя? Куда мне идти без тебя? Я люблю тебя!»
Мы хотим силой удержать других рядом с собой! А стоит ли такая любовь этого? Надо ли мне, чтобы ты любил меня насильно?
Мне никогда не хотелось, чтобы меня кто-нибудь любил насильно – из-за того, что я ему нужен, даю денег или у него еще какой-нибудь интерес. Это не любовь! А мы нередко этого как раз и ищем – удерживаем другого возле себя насильно.
Самая плохая помощь, которую ты можешь оказать человеку, – показать, что ты в панике, кричишь, мнителен, лукав и всё время думаешь о плохом! Подозрительность всегда производит смятение в душе, отгоняет доверие и охлаждает отношения. В результате начинается бессонница, ты не можешь уснуть, всё ждешь, что что-то случится, душа разрывается, и у тебя начинаются сильный стресс, сердцебиение и давление…
И вот вам пример, чтобы вы поняли, что то, о чем я говорю, не выдумка.
Когда люди посещали старца Порфирия, они думали, что правда на их стороне, и говорили себе: «Мой ребенок (муж, жена и т.д.) нуждается в исправлении, и это надо сказать старцу Порфирию». Шли с лозунгом «мы правы» и думали, что старец согласится с ними, но он всегда говорил:
– Ты слишком напряжен для своего ребенка, у тебя стресс, так ты ему помочь не можешь!
– Дай свою руку на минутку! – сказал он одной матери и взял ее ладонь (он по пульсу понимал, не какое у тебя давление, а что в твоем сердце, как себя чувствует твоя душа). – Вижу в тебе большое смятение, большое смятение!
– Но это же из-за ребенка, отче, я, что, не имею права?
– Имеешь право, но так ты не изменишь ребенка, будет еще хуже. Ты человек, который оказывает давление!
В 1990 году я пошел к старцу Порфирию (он тогда уже был слепым), потому что хотел, чтобы мои родители изменились, стали церковными людьми – они не очень ходили в церковь, и я сказал ему:
– Отче, скажите мне что-нибудь о моем доме!
Я не стал делиться с ним своей проблемой, говорил себе, что если он от Бога, то сам скажет что-нибудь. Он повернулся и без предисловий тут же сказал мне:
– Ты больше не будешь говорить отцу об исповеди! Сначала проснешься сам, Христос войдет в твою душу, сначала сам почувствуешь Христа, пройдет четыре, пять, шесть лет, и потом увидишь чудо. А до этих пор будешь проявлять молчание, послушание и молитву! – Он прикоснулся к моей руке: – Повтори, что я сказал.
Я лишился рассудка и дара речи, меня как будто заблокировали в этот миг:
– Вы сказали, чтобы я проявлял молчание, послушание и… молитву.
– Именно так! И увидишь чудо!
А я в то время постоянно укорял отца:
– Иди исповедуйся! Ну зачем ты пьешь это вино? Столько литров ты выпиваешь каждый день! Почему не ходишь в церковь? Почему ты так говоришь? Почему кричишь? Почему ты смотришь телевизор?
А он мне отвечал:
– Может, ты оставишь нас в покое со своими попами? Живи своей жизнью, мы ведь не вмешиваемся, почему же ты на нас давишь?
Я действительно на него очень давил. Говоря об этом сегодня, делюсь с вами своими терзаниями.
Зашел я после этого в дом и ничего не сказал отцу. Шли дни, и через месяц он мне говорит:
– Как это ты вдруг стал такой? Ты что, закончил проповедь?
– Не понял, что ты имеешь в виду?
– Больше не говоришь, чтобы я ходил на исповедь.
– Ну, ты же сам всё знаешь, ты ведь взрослый человек.
И сказал себе: «Очень хорошо, значит, я его убедил!» Но опять поторопился. Время шло, а он ничего… Я оставил его в покое, но меня так и подмывало говорить, сказать ему что-нибудь. Приближается Рождество Христово – не причастится ли? Нет! Пасха – не исповедуется ли? Нет! Но я говорил себе: «Молчание, послушание, молитва. Ой, отче Порфирие, твои слова просто связали мне руки и заключили уста! Ничего не могу поделать!»
И вот в 1996 году отец исповедался, а я этого даже не понял. Захотел и исповедался. Я подсчитал годы. Старец Порфирий говорил: «Пройдет четыре, пять, шесть лет (на шести он остановился), и увидишь чудо». В 1996 году отец исповедался, исповедуется и теперь и меня называет «отче». А мама еще не может, звонит мне и говорит:
– Алло, Андрей, ну как ты?
– Хорошо.
А отец изменился. Почему же старец Порфирий ничего не сказал о маме, а только об отце? Потому что мама уже ходила на исповедь. Душа его это чувствовала от Бога. Так изменился мой отец.
А ведь в конечном счете так легко не говорить, просто смотреть за собой, сказав: «Кто тебя поставил спасать мир? Ты зачем живешь? Чтобы изменить других? Думаешь, это твое дело – изменить человечество? Старайся успокоиться, обрести мир, увидеть свои слабые места!»
(Окончание следует.)
