Протоиерей Федор Бородин
Без любви между папой и мамой ребенок будет несчастлив
– Здравствуйте, дорогие братья и сестры. Я не педагог и не психолог по образованию, поэтому, скорее, я буду делиться опытом – и положительным, и отрицательным. Я 26 лет в браке, у меня 8 человек детей. Старшему – 25 лет, младшей – 3,5 года. И очень много детей на приходе, много многодетных семей, поэтому тема близкая, над которой я все время размышляю, и поэтому могу что-то такое рассказать. Но первое, что нужно понять: в воспитании счастливого ребенка нужен счастливый брак родителей, и это безусловно. И это является проблемой не только там, где состоялся развод, а даже там, где он, что сейчас большая редкость, как вы знаете, не состоялся. Дело в том, что семья – это такая задача, которую надо каждый день заново решать. И в какой-то период человек может обнаружить, что всё – на грани срыва в непонимание, в пустоту, в… Есть такие слова у Анны Ахматовой – «одиночество вдвоем». И вроде все было нормально, вроде обо всем договорились, друг друга поняли, были счастливы, любили друг друга, и вдруг – ничего нет. По прошествии большого времени, проведенного в семье, я могу свидетельствовать, что такие периоды бывают. Вдруг приходит человек, у которого 5, 6, 7 детей, на Исповедь и говорит: все, ничего не осталось, чужой человек, не знаю, что делать. А дети чувствуют это молниеносно. Дело в том, что ни один из супругов не является статичным в своем духовном развитии человеком. И человек сам себе не равен в течение разных периодов своей жизни, человек развивается, он становится другим. Я меняюсь, она меняется, и постоянно надо друг к другу притираться. Это требует усилий, прежде всего, конечно, это требует смирения от человека, потому что семья – это некий договор. Вот, мы договорились, мы выбрали какую-то систему ценностей общую – прежде всего, это Евангелие. И это принципиально важно, почему так сложны браки с неверующими людьми. Вы все, наверное, были на венчании, над кем-то совершалось это таинство, кто-то молился при совершении таинства над другими, вы помните аналой, на нем лежит Евангелие, священник, взяв за руки ее и его, водит вокруг три раза. Это символ вечного единства этих людей, которое основано на том, что написано в этой Книге. Если написанное в этой Книге для одного из супругов не является основанием его жизни, рано или поздно это приведет, ну почти всегда, к коллапсу. И таких распавшихся семей, к сожалению, много, и у нас на приходе тоже.
Так вот, любимый человек – это… На моей свадьбе хороший знакомый моих родителей сказал очень хороший тост. Он сказал, что любимый человек похож на ком смятой бумаги, на которой есть какой-то очень важный текст, и вся твоя жизнь, вся ваша жизнь будет разворачиванием этой бумаги и вникновением в этот текст. Любимый человек – это человек, который Божьим Промыслом развивается, меняется, Бог перед ним в течение разных периодов его жизни ставит разные задачи, и передо мной тоже. И, еще раз повторюсь, это требует очень большой работы. Да, для того чтобы понять – можно сказать достаточно грубо – для того чтобы понять другого человека, и это относится к любому человеку, не только к супругу, надо суметь заткнуться, замолчать, остановить свое оценочное суждение и просто попытаться его услышать. В супружестве – то же самое. Вдруг оказывается, что в человеке очень многое поменялось, а ты не готов, а в тебе как раз все статично, ничего не меняется, вроде ты идешь нормально, спокойно по жизни. Вот это первое, это необходимое условие – любовь между мамой и папой. Ребенок не будет счастливым, если этой любви нет. Что нужно практически, чтобы ее поддерживать? Как бы ни было тяжело, как бы ни были прекрасны служения мужа или жены, работа, творческая работа, это может быть даже священнослужение, – необходимо проводить время отдельно от детей хотя бы иногда. Категорически необходимо садиться и разговаривать, куда-то ездить, что-то вместе делать. Иначе, особенно если это православная семья, где обычно не один ребенок, а один за другим погодки, два-три года перерыв, – может быть такое, что 5-6 лет не происходит разговора. Накипает, набираются сомнения, осуждения, новые проблемы, а навык их обсуждать уходит. Вот, нужно время на их формулировку, обозначения, обсуждения, нужен навык для этого, обязательно. Это первое условие, потому что без этого, без любви между папой и мамой, конечно, ребенок будет несчастлив.
Что делать, если семья распалась? Компенсировать эту потерю, в общем-то, невозможно. Можно лишь частично заполнить эту пустоту какими-то практическими шагами. Но вот могу сказать, что у меня 38 лет назад развелись родители, мне было тогда 12 лет, и эта часть моей души болит до сих пор. Если, как я думаю, здесь есть люди, у которых тоже развелись родители, когда они были в подростковом возрасте, то рана эта не заживает, и последствия этого развода, те разрушения духовные, душевные – ядерный взрыв в мире ребенка произошел. Эти последствия, я их начал оценивать и видеть только лет через 15 после того, может, даже больше – лет через 20, как это произошло. Тогда я понял, что над ними надо работать, их надо исцелять. И, конечно, для ребенка это огромная трагедия, невосполнимая. Расскажу одну историю, как бабушка, наша прихожанка, принимая на дачу на лето свою дочь, которую бросил муж, и внука, становилась свидетелем того, как он каждый день уходит куда-то в поле играть. 10 лет ребенку, 11-12. Она решила посмотреть, пошла за ним. Вот он выходит в поле, она там где-то за кусточками спряталась, чтобы он не видел, встает в полный рост и начинает кричать: «Папа! Папа!» А папу он не видел никогда, папа ушел сразу, и даже алиментов не платил. Вот он накричится, наплачется, вытрет слезы, вернется домой. То есть душа ребенка тоскует, он изранен этим. Есть некоторые способы частично компенсировать все эти потери, но об этом, может быть, чуть попозже. Вот это первое, любовь между родителями.
Второе, ребенку нужен контроль. Ребенок чувствует себя несчастным, он не понимает мира, который его окружает, если он не чувствует родительской власти. Очень часто современные родители пытаются стать только друзьями своему ребенку. Мы им очень близкие друзья, но только друзьями быть нельзя. Дело в том, что родительская власть дана Богом, и любая власть необходимо предполагает служение по пресечению зла, то есть разрастания зла в ребенке. И эта власть необходима, как бы педагоги ни трубили об обратном: у ребенка нет своей силы, нету своей крепости сопротивляться злу. И эта сила должна быть и у отца, и у матери. И если они не сопротивляются злу в душе ребенка, то ребенок, конечно, несчастен, просто потому, что зло его поглощает. Понятно, если вы видите, что ваш ребенок залезает в компьютерную игру, он не сможет этому сопротивляться. У меня есть друг, одноклассник по школе, ему 50 лет, у него распался последний брак, потому что он играл в «Танчики». Вот, он не мог с этим справиться никак, с пиком этой игры совпал Чемпионат мира по футболу, и жена этого не выдержала. Она сказала: «Я не могу, он как пьяница. Его нет дома, он там». Если взрослый, сильный человек не может этому сопротивляться, то как этому будет сопротивляться ребенок? Несмотря на все его крики и прочее, надо отобрать у него эту возможность или свести ее к минимуму. Допустим, он играет в какую-то нормальную игру без убийств, в стратегию, например, которую вы проверили, раз в неделю, в воскресенье вечером, или два раза в неделю. То есть борьба за чистоту души ребенка – это необходимое условие. Он сам соблазнам противостоять не может, если родитель слагает с себя эту обязанность, то ребенку, конечно, очень плохо. И он, конечно, несчастлив, потому что эти вещи еще и разрушают свойства души, прежде всего, разрушают волю. Вот я никогда не курил, но мои прихожане, одноклассники по школе очень многие сталкивались с этой проблемой, кто-то из сидящих здесь тоже с ней сталкивается. И я, когда был ребенком, то думал, что так взрослые этому сопротивляются, ну что такого в этом. А когда уже прихожане молодые нашего храма стали в это впадать, то я понял, что происходит. Вся наша аскетика состоит из большого количества малых дел. Каждый день мы свою волю тренируем на победу над своими страстями и грехами: по чуть-чуть не принять помысл, не наорать в ответ на то, что тебе наступили на ногу, помыть посуду, когда не хочется. Вот такая практическая вещь. Вернуть себя к молитве, к чтению, несмотря на то что хочется лечь на диван и взять пульт от телевизора. А курение – это обратный процесс: я каждый день 10 или 20 раз тренирую свою волю на поражение. Именно поэтому статистика такая: чаще всего так бывает, что если подросток закурил, скорее всего, все остальные грехи тоже будут его, скорее всего, может попробовать спиртное, сейчас это совершенно доступно, наркотические средства, скорее всего, будет блуд, и будет плохо с учебой, и вот – поражается воля. А где был я, как родитель, когда это начиналось? Почему я этого не ограничил? Вот это такая маленькая иллюстрация.
Что такое счастье
Следующее, о чем я бы хотел сказать, – немножко глубже понять, что такое счастье. Счастье – это, в общем-то, светский термин, не христианский термин. Для нас есть более глубокое слово – блаженство, то есть счастье, которое предполагает правильно выстроенные, созданные взаимоотношения с Господом. И у нас есть слова Иисуса Христа, которые не вошли в Евангелие, которые апостол Павел говорит, встречаясь с эфесскими пресвитерами. Он говорит: «Блаженнее отдавать, нежели принимать», то есть большее счастье отдавать, чем получать. Вот это принципиальнейшая вещь для нас, как для христиан. То есть блаженнее служить, чем чтобы тебе служили. Это принцип, я думаю, вы обсуждали это на предыдущих встречах, когда говорили о семейном счастье, наверное. Да, было это? Это главнейший принцип счастья супружеского, который сейчас полностью забыт. У меня был такой эпизод, когда воцерковленный человек, алтарник нашего храма, женатый, с ребенком, решил, что его семья закончилась. Верующий человек, причащающийся, вот он решил, что все. И мы с ним сели после службы на скамеечку в храме, и там часа 3 я с ним разговаривал. Я спрашивал: «Ты хоть в чем-то виноват?» – потому что виновата во всем была жена. Он сказал: «Да, я виноват, у меня все-таки была одна ошибка, я с самого начала был с ней слишком мягок. А потом мне это все надоело». А я говорю: «А ты, когда женился, хотел ее сделать счастливой?» Реакция была такая, он на меня так посмотрел: «Интересная мысль какая, отец Федор, я об этом не думал». Понимаете, человеку 4-й десяток, седой волос появился уже. Вот человек, который женится, выходит замуж, потому что он в середине, а на орбиту, которую он придумал и создал в своей голове, должен стать кто-то другой и крутиться определенным образом вокруг него. Вот это путь к несчастью семейному. И то же самое с детьми.
Значит, если ребенок не научается любви как служению, он, во-первых, упускает главное в христианстве, потому что мы знаем, Сын Божий как говорит: Христос пришел, не чтобы ему служили, но чтобы послужить и отдать душу для спасения многих (ср. Мф. 20, 28). И мы, каждый из нас, идем путем Христовым. А во-вторых, он обрекает себя на невозможность стать блаженным, если сузить, то счастливым. Поэтому каждый ребенок должен трудиться, трудиться духовно, душевно и телесно. То есть он должен понимать, что если устала мама и легла спать, то он не может кричать. Не должны выполняться все капризы. Он ни в коем случае не должен хамить. Вот есть, на мой взгляд, три вещи, за которые ребенка надо обязательно наказывать. Это хамство, это сознательная ложь, и это злорадство. За разбитые чашки и тарелки наказывать совершенно нет никакой необходимости. А эти грехи, которые в нем начали прорастать, – их надо пресекать, их надо выпалывать, как на огороде мы выпалываем сорняки. Если он не учится служить, себя ограничивать, если он не учится смиряться ради другого человека, то потом ему будет очень сложно в жизни. Ему будет очень сложно создать семью, именно поэтому легче научиться смиряться ребенку из многодетной семьи, хотя бы где двое или трое, лучше больше. Почему – потому что понятно: вот он младший, такой воспаленный пуп земли, и вот появился рядом кто-то, из-за которого ему говорят: «Замолчи, нельзя будить. Потерпи, поделись». Это все такие практические занятия по христианскому отношению к миру. Единственное, маленькую сноску хочу сделать: когда появляется следующий ребенок, предыдущего ребенка вы неизбежно будете ограничивать, и его надо очень много ласкать, ему нужно очень много внимания. Его нужно сажать на коленки, может, из вас кто-то уже проходил: появляется малыш, предыдущий ребенок надевает на себя его памперсы, завертывается в пеленки, сосет соску, капризничает. Все что угодно делает, лишь бы ему вернули внимание. Наказывать бесполезно, его надо взять на колени и просто затискать его, зацеловать, и все проблемы пройдут. То есть он ищет ответа, так же ли он любим, как и прежде.
Вот, а сама ситуация, конечно, вынуждает его служить. Обязательно это должно выражаться в каком-то делании по дому, обязательно, то есть ребенку нужно давать какие-то домашние обязанности помимо собственной кровати, стола, на котором разложены его учебники, обуви, которую он ставит на место, – у него должно быть некоторая часть общесемейного послушания по наведению порядка. Вот нас было трое – старшая сестра, младший брат и я, когда мы были маленькие, мама распределила обязанности между нами определенным образом: я накрывал на стол, убирал со стола, подметал коридор и ходил за хлебом, сестра мыла посуду и ходила в булочную, ходила за молочным. И вот, если посуда немытая, я спокойно себя чувствовал, если не убрано со стола, то мне физически плохо. Понимаете, вот мне плохо, вот я не могу, и настолько это въелось в меня, и я так маме благодарен за это, понимаете? Проблема не в том, что вы должны сказать ребенку: почему ты мне не помогаешь, как тебе не стыдно, иди, наведи порядок. Это не работает. Вы должны выделить ему конкретные дела, которые вы с него настойчиво требуете, пока он сам не научится за них отвечать. Во-первых, это служение: он понимает, что есть общая нагрузка, часть которой он несет. Семья: папа приходит с работы усталый, мама усталая, вот, я это делаю. А во-вторых, в нем заводится механизм несения ответственности за какой-то конкретный сегмент какого-то делания. Он потом, если вы поручаете ему выносить мусор, через 5 лет того, как вы его пилите, проходя мимо мусорного ведра, сам завязывает пакет, выносит и сам вставляет новый, без напоминания, все: в нем этот механизм появился. Он сможет быть командиром роты, настоятелем храма, кем угодно, он сможет отвечать за процесс. Вот, это позиция вратаря. Вот, полузащитник и защитник может пропустить мяч, а если я пропущу мяч, значит, будет гол. Я должен организовать все так, чтобы это дело было сделано. Не понадеяться на кого-то. Вот мой совет из моего детства и то, что я сейчас практикую с нашими детьми – это четкое распределение обязанностей. Прежде всего, потому, что это служение, и это созидает человека, приближает его к блаженному состоянию, на основании слов Христа мы так считаем. Вам легче, иначе вы все будете делать по дому, а это совершенно неправильно, вы воспитаете эгоиста. И вы поможете ему в его будущей жизни, потому что вот он устроится на работу… Вот у меня как реализовалась эта уборка со стола: я начинал служить в другом храме в Москве, и когда настоятель уезжал, – а я был только что рукоположенный священник, был еще второй священник, старше, очень духовно-опытный, прекрасный духовник, человек широчайшего образования и самообразования, – при этом настоятель, уезжая, поручая богослужения, объяснял все мне. Я говорю: «Батюшка, а почему вы мне все говорите?» Он говорит: «Тот батюшка забудет, а ты вспомнишь». И тут сработала уборка со стола, то есть я не забуду, хотя, разумеется, авторитет второго священника и мой был совершенно разным. И никому в голову не приходило нас поменять местами. Но тем не менее организационные навыки должны появиться в вашем ребенке в детстве.
Попрание принципа отцовства
Еще что очень важно, может быть, самый важный вывод, который я для себя сделал. Мы сейчас с вами имеем огромное количество семей, где дети полностью отрываются от родителей к концу переходного периода. Вот, в 18, 19 лет папа, мама не авторитет, это может быть хамство и грубость, это может быть просто игнорирование. Часто бывает до смешного, что ребенок то, что говорит ему отец, не слышит и принципиально не соглашается, и при этом то же самое мнение от постороннего человека он слышит и выполнит, то есть авторитет отца или матери полностью разрушен. И, к сожалению, это не исключительный случай, это в огромном количестве семей. Какой-то там Петя с улицы для меня больший авторитет, чем отец. А это ведь катастрофически неправильно. Так не должно быть, правда? Так не должно быть, это совершенно поломанная система взаимоотношений, а она стала правилом.
Почему это происходит? Дело в том, что мы вообще имеем почти полностью разрушенную систему родительства в нашей стране. Началось все это еще с революции, когда все, что делали отцы и праотцы, было объявлено смешным, позорным или преступным. И все, что было до 1917 года, все было неправильным. Мы проходили любое литературное произведение с точки зрения классовой борьбы, что все было плохо, понимаете? Это сейчас смешно, понимаете, но была такая шутка, что Александр Сергеевич Пушкин, предвидя революцию, написал стихотворение «Октябрь уж наступил». Но она рождалась из того, действительно, как это все преподавалось: все раньше было неправильно. А ведь это попрание принципа отцовства. А принцип отцовства, взаимоотношений родителя и ребенка, он вообще в основе нашей веры, потому что когда апостолы просят Христа: научи нас молиться, как нам молиться, – ведь это же не просто вопрос, человек спрашивает Господа: Господи, Кто Ты мне? Ты мне Судья, Ты мне Создатель? Ты меня просто наказываешь, когда я ошибаюсь, и награждаешь, если поступаю правильно, или Тебе все равно? Может быть, Ты, как говорили просветители французские, великий часовщик, который завел идеальный механизм и отошел, и просто наблюдаешь, как каждого из нас перемалывают эти шестеренки? Может, Тебе просто все равно, может, Ты равнодушен? Господь говорит: «Нет. Вы обращайтесь к Богу, как к Отцу». Кстати, трагедия нашего времени в том, что разговор о христианстве в предыдущее десятилетие очень хорошо было начинать с притчи о блудном сыне. А сейчас я прихожу в класс школы, и я понимаю, что почти все, кто там сидят, не живут с папами, они не знают, что такое нормальный отец. И вот этот пример, который Господь взял для того, чтобы рассказать, что Бог ждет любого кающегося человека и в любой ситуации готов принять, – он сейчас требует дополнительного разъяснения, он перестал быть внутренне очевидным примером для человека. Понимаете, трагедия в чем, раньше такого не было. Надо искать другое начало разговора о христианстве. И эти отношения были разрушены, потому что огромное количество отцов погибло в репрессиях, в Гражданскую войну, во Вторую мировую войну. Те, кто не погибли, – это миллионы людей, которые сидели, об этом тоже нельзя забывать. Вот этот храм – во имя новомучеников, тех, кто пострадал и был убит за веру. А сколько людей не было убито за веру? У вас ребенку 3 года, вас сажают на 18 лет, вы выходите, ему – 21. Никто не виноват, но вы ему чужой, понимаете? Вас не было рядом, и вы ничего не можете, а он стесняется вас, потому что вы поражены в правах, и если на работе узнают, то вообще не устроишься никуда. И вся страна так. Вот у меня отец и мать оба росли без отцов, оба убиты на фронте в 1942-м, и они не смогли сохранить семью, потому что ни он, ни она – они не видели нормальной семьи, у них не было этого поведенческого сценария. У них не было, как мы сейчас говорим, этих архетипов поведения. Пока мои сыновья были подростками, мне было очень просто, я как-то нутром вспоминал, как папа поступал и мама поступала, когда они жили вместе. Естественно реагировал на какие-то вещи, а когда им стало ближе к 20-ти, я понял, что мне неоткуда брать, у меня нет этого примера, потому что отец не жил с нами, начиная с моих 12-ти лет, хотя мы общались. Он умер уже, я его очень люблю, я его не осуждаю ни в коем случае, не имею на это права.
Ребенок должен знать, что его уважают
Кстати, это еще одна вещь, которую ребенку надо запрещать. Начало хамства – это осуждение родителей. То есть папа может ошибаться, но обсуждать мы с тобой этого не будем. При этом для ребенка чрезвычайно важно, что родитель должен уметь просить прощения у ребенка. Это принципиально важно, почему? Потому что, если я настаиваю на своем, как на своем, ребенок это подвергнет сомнению значительно быстрее, чем если я настаиваю на том законе, который для меня тоже обязателен. Поэтому, если я впал в раздражение, наорал на ребенка и наказал его несправедливо, или просто был раздражен, что уже само по себе плохо, потому что наказание в раздражении не работает, – я грешу, ребенок это понимает. И суть того, что происходит, ускользает, не совершается наказание как изменение ребенка. Я прошу прощения, и он понимает, что над нами есть закон Божий, который для всех обязателен. И ребенку становится значительно спокойнее, еще и потому, что, когда родитель просит прощения, ребенок понимает, что его уважают. Это следующий, совершенно необходимый для счастья ребенка пункт. Ребенок должен знать, что его уважают, когда ему 3 года, когда ему 7, когда ему 12, когда ему 18. Как бы неприятен он не был в переходном возрасте, как бы уродливо это все не выглядело, – а это выглядит очень уродливо, – он должен понимать, что он ценен, что его мнение важно.
Может быть, вы помните по себе, как важно, что папа и мама к тебе прислушиваются. Это даже не только родители, это и в школе. Вдруг учитель по литературе тебя выслушал. И твой внутренний мир очень сильно вырастает от этого. Ты значительно больше ответственности чувствуешь. Раз тебя слушают, значит, твое мнение что-то значит. Но это разрыв, который у нас происходит обычно в переходном возрасте. Конечно, сейчас он как ураган. Знаете, недавно пришел ребенок на Исповедь первый раз с мамой, папы там нет. Исповедь он начал с таких слов: «У меня переходный период, поэтому я не справляюсь, поэтому я хамлю, то-то, то-то, значит». Но смысл был такой – у меня переходный возраст, поэтому мне можно. Вот, я не помню точно, как он это сформулировал, но очень здорово он это сказал тогда. Мы с ним, конечно, потом поговорили, что это не оправдание.
Мы воспитываем ребенка не для себя
Но что происходит в переходном возрасте? Мы воспитываем ребенка не для себя. Мы все это декларируем, но понять и воплотить это в жизнь очень сложно. Это огромная задача, с которой мы не сталкивались, пока они маленькие, поэтому ее трудно будет решать, когда они вырастут. Он сам решит, чем он занимается; на ком он женится; как и что у него будет происходить в семье; какой баланс у него будет в семье с женой; кто что будет решать. И нам нельзя в это вмешиваться. Мы можем советовать, когда нас спрашивают. Мы можем помогать. Но мы можем приехать в семью, допустим, мать – свекровь приезжает в семью, и она должна подойти к невестке и сказать: ты здесь хозяйка, чем тебе помочь? А не так: ну-ка, быстренько вымой там, потому что мой сын привык к чистоте, а что у тебя здесь творится. Вот это недопустимо, совершенно. Опять-таки, из чего это рождается? Мы любим – владеем, мы не любим – служим. Поэтому мой сын, как это так – он сначала ее муж, а потом мой сын, хотя предыдущие 25 лет он был сначала моим сыном, а потом всем остальным. Это сложная очень задача, сложно замолчать, чтобы сохранить отношения, не разрушить молодую семью. И сколько молодых семей разрушено тещами и свекровями, вы все прекрасно знаете.
Вот, когда у ребенка начинается переходный период, он начинает осваивать окружающий мир, реализуя Богом данную ему свободу. Он должен это сделать, мы должны ему в этом помочь. Это нормально. Мы воспитываем его не для себя, он дан нам на время. Потом он, оставаясь нашим ребенком, становится нашим очень близким другом, братом или сестрой во Христе, в Царстве Божьем. Это могут быть чрезвычайно глубокие отношения, дружеские, включающие уважение и почитание родителей. Но тем не менее это отношения двух свободных людей. И он начинает это осваивать. Как осваивается свобода, что проще всего сделать? Проще всего закурить сигарету, плюнуть на асфальт, выпить пива и выругаться. Понимаете? Вроде ты ведешь себя, как взрослый дядя, когда тебе 14 лет. А надо отвергнуть родительскую опеку. Все, что мать надевает: шарф, нет, я не буду его носить, пусть я простужусь, неважно. Вот, важно, что я без шарфа, потому что его надела мама. Это глупо, потому что минус 15 на улице, но вот это так, отношения натягиваются до предела. Вот эта сердечная связь, этот огромный канат – в детстве, до 5 лет, вам ребенок доверял абсолютно все, – он натягивается до тончайшей струны. И очень у многих рвется. И происходит то, что происходит в большей части семей, когда родители полностью теряют авторитет. Родитель в гневе, в расстройстве, в обиде: как же так, я вкалывал, я тебя кормил, обувал, одевал, мы с тобой ездили на отдых, у тебя все было, ты прекрасно образован, я водил тебя в секции, в кружки, где благодарность? Благодарность, может быть, будет, когда он будет воспитывать своих детей, когда он пройдет с ними их переходный возраст. А может, и не будет, потому что ребенок все, что в него вложено в детстве, воспринимает как обязанность, выполненную родителями. И если вы водили его на английский, вы могли заниматься собой, но вместо этого 2 тысячи раз или 1,5 тысячи раз посетили с ним педагога, – это он знает английский, вы здесь ни при чем. Это он такой талантливый, поэтому он так легко поступил в институт. Это не работает на восстановление связи. Это плохо, несправедливо, но это не работает, понимаете?
А что работает? Вот что сделать, чтобы этот канат, натянувшийся до струны, не лопнул? Надо заниматься ребенком, пока он маленький, понимаете? Кормить, обувать, одевать, держать в тепле и водить в кружки – это хорошо. Надо с ним разговаривать, а этого практически сейчас никто не делает. Причем разговаривать не о том, что вы хотите в ребенка вложить. Но, чтобы вы немножко развеялись, расскажу вам анекдот из жизни своих детей. У нас на приходе была женщина, она и сейчас наша прихожанка, она работала в зоопарке. И по моей просьбе она привезла животных в воскресную школу: выдру, ондатру, полоза, змею какую-то. А полоз – это такая ящерица без ног, такая мерзкая, полупрозрачная змея, омерзительная совершенно. Она ползала по столу, и мой ребенок, Филипп, сидел в переднем ряду и так волновался и переживал, что ковырялся в носу, чуть ли не по локоть туда залез, а я сидел сзади, и мне было стыдно, и я не мог ничего сделать. И вот мы сели в машину, мы поехали обратно, жена спрашивает: «Ну что, дети, вам понравилось?» Филипп говорит: «Змея». Я вспоминаю и объясняю, что нельзя ковыряться в носу. Я не ору, я не раздражен, я 10 минут ему рассказываю про гигиену, про приличие, про людей вокруг. И когда я заканчиваю, он говорит: «Ну, такая противная, прозрачная». Понимаете, он поставил на паузу себя. И мы хохотали очень долго. И с тех пор у нас это вроде семейной шутки – «такая противная», что означает, что ребенок тебя не слушает.
Вы должны рассказать ребенку, как себя вести, много опыта должны передать ребенку и отец, и мать, но делать это можно только на материале, который ребенку интересен, понимаете? Вот, или вы читаете книжки, или рассказываете сказки, или вы с ним беседуете, но вы говорите только на том материале, который ребенку сейчас интересен. Это принципиально важно. Что происходит, понимаете: папа спустился со своего Олимпа, пришел ко мне, сел на кровать и рассказывает мне историю. Это лучше, чем мультики, чем боевики, поверьте мне. Мама читает книжку. Я до сих пор помню, как мать читала нам Аксакова, «Детские годы Багрова-внука», может быть, вы читали такую прекрасную русскую литературу. И мне очень повезло: пока мы были маленькие, отец рассказывал нам, это называлось небылицы. Вот он приходил, садился, у него был полусказочный персонаж – друг его юности. И он, как я сейчас понимаю, пересказывал различные сюжеты, «Человек-невидимка», скажем. Невозможно придумать много сюжетов самому. Но это было неважно, понимаете? Даже когда отец ушел, у него появилось еще двое детей в другой семье, все равно отношения были сердечные. То есть это самый принципиальный момент. Вы разговариваете с ребенком, уважая его, хотя вам абсолютно неинтересны эти трансформеры или что-то еще. Вы понимаете, что это полная чушь в культурном плане, но вы пришли в его мир, и в его мире, с уважением к его интересам ему что-то говорите, потихонечку вкладывая туда те вещи, которые вы хотите ему передать, а не навязывая ему, и выслушивая его ответы. Вот это и есть фундамент, который даст вам возможность управлять ребенком в переходном периоде. Он будет уважать вас, несмотря на все социальные сети, несмотря на всю ту атаку на его душу, сознание, на его сердце, которая там происходит, понимаете? Папа – это тот, кто меня уважает и любит, он пришел ко мне, и он со мной, для меня, интересно и важно говорил. Это практический совет.
Я рассказываю детям сказки, причем это может любой человек, ребенку важен сам процесс. Ему неважно, что это, может быть, не очень высокая литература. Ему важно… Вспомните, рассказывают детям сказки – это же такой рычаг воспитания традиционно русский, сейчас утерянный совершенно. Проще, если ты поставил ему диск, и ты занимаешься чем хочешь. А его воспитывают другие люди, его там Смешарики воспитывают и кто-то еще, понимаете? Как вы это делаете? Вы обязательно берете 2-х или 3-х персонажей приблизительно его возраста, чуть постарше. Вы погружаете его в какую-то эпоху, это может быть эпоха викингов, это может быть эпоха пиратов, это может быть эпоха князя Владимира, все что угодно. И вы моделируете, конструируете, просто собираете, как конструктор, какое-то приключение. Вы можете взять любой сериал и на основании этого конструировать, ребенок будет абсолютно счастлив, понимаете? Абсолютно счастлив будет. Вот у нас сказки начались с того момента, когда Филипп при рождении 3-го ребенка много плакал. И сказка началась про такого мифического персонажа Лапифа, который никогда не ныл и много подтягивался. Вот так я начал. Он стал главой охраны короля Артура потом. Потом к нам приезжал владыка Арсений, Филиппа подносят причащать, он говорит: «Король Артур!». Тот переспросил: «Что?» – «Король Артур!» – настолько он был поглощен этим. Это может быть примерно 2 года, может быть 3 года. У нас была сказка про Алешу, сына отца Василия, то есть Алеша Попович и его друг, сын языческого кузнеца, которые попадают в дружину к князю Владимиру. У нас была сказка про двух братьев, которых украли крымские татары в плен, в XV веке увели, они проходили через Варфоломеевскую ночь, они возвратились потом. Это все может быть очень интересно. Была сказка про летчика, сбитого 23 июня 1941 года, который потом в течение двух лет, пока я эту сказку рассказывал, отступал и пытался догнать линию фронта уходящую. И вы ему рассказываете: что такое начало войны, кто такие партизаны, что такое оккупация, и, во-первых, он слушает, и вы ему рассказываете что-то, что хотите ему рассказать. Ну, ладно, все, давай сказку теперь уже, приключения сами, значит, надо приключения уже. И это приводит к тому, что эта связь создается.
Вот, не в плане хвастовства, скажу, что пошла жена однажды гулять, мы снимали квартиру в Митино. Конец мая, песочница, первый такой день замечательный, и высыпали все дети с мамами. И вот, они показывают игрушки, хвастаются – дорогие, хорошие. У нас такой возможности нет. Вот мальчик говорит: «Вот у меня это, у меня это». А сын говорит: «А папа нам сказки рассказывает интересные». Такая пауза. Мамы все поворачиваются. И он это говорит с такой гордостью, понимаете? И мне супруга пересказывает, и мне хорошо. И действительно, сейчас они уже взрослые, но у нас есть эта связь, она сохранена, она не прерывалась, ее не надо восстанавливать. При том, что мой друг, близкий очень, с детского сада, который мне как родной брат, – он был один, у него были только папа и мама. То есть возможностей заниматься им было значительно больше. Но там папа жил по принципу «телевизор-тапочки-газета», или сейчас это «планшет-компьютер-работа», да? Сейчас у нас так этот принцип советский реализуется. И когда сыну, моему другу, исполнилось 18 лет, то сорвалось все. Отец стал для него неудачником, лузером, как мы сейчас говорим, хотя прекрасно работал, он состоятельный человек по советским временам был, в оборонке закрытой работал, машина была, две дачи было. Но родители его отправляли все время в пионерские лагеря и к бабушкам на дачи. Они с ним не проводили выходные, потому что в выходные надо отдыхать. Я же поработал, я же все сделал, я же свои обязанности выполнил, все. Отношения восстановились, когда отец заболел тяжело, онкологией, примерно 5 или 6 лет назад. А школу друг кончил в 1985-м году, как вы понимаете. Вот, весь этот огромный центральный кусок жизни прошел без влияния отца, отец был абсолютно не авторитетом. Он был просто никем.
А ведь отец и мать – это люди, которые продолжают развиваться и в 18 лет, и в 25, и 30, и в 40, если у тебя есть живой отец, с которым у тебя есть контакт, тебе нужен его опыт очень, и тебе мать нужна уже как советчик, как друг, она тебе нужна, даже если тебе уже 40 или 50 лет, потому что она прошла все равно по дороге жизни значительно дальше. Если это верующий человек особенно, то она больше тебя понимает. Вот, чтобы это не разорвалось, надо обязательно ребенком заниматься. Очень-очень советую вот эти сказки. Причем, интересно, что они потом вырастают, а у меня сюжеты исчерпались, они посмотрели фильм, прибегают:
– Папа, ты, оказывается, нас обманул.
– А что такое?
– Это ты не придумал, это вот такой фильм был, мы посмотрели.
– Ну, ребята, что я могу сделать, ведь я не могу 4 раза в неделю на 40 минут сочинить интересный сюжет. Понимаете, невозможно, я ведь не Арина Родионовна. Но все равно, понимаете, контакт есть, причем я это использую даже на приходе. То есть я осень, зиму и весну рассказываю сказку детям, фиксирую ее основные сюжетные ходы, а потом мы выезжаем в летний лагерь с детьми приходскими. И там я эту сказку рассказываю им, но уже каждый день, перед ужином, часа полтора или час. Мне это чрезвычайно помогает, когда они вырастают в вопросах Исповеди. Конечно, я им не родной отец, это понятно, но, понимаете, есть доверие. То есть их колбасит, как мы сейчас говорим, да, в переходном возрасте у них почти рассыпались отношения с отцом и с матерью. Но батюшка – это не просто человек с бородой и, непонятно почему, – в длинной черной юбке, который чего-то от них хочет. Опять тот же механизм: это человек, которому я был интересен, когда был маленький, он пришел и говорил со мной о том, что мне было важно, поэтому я пойду к нему на Исповедь, и я могу ему открыться, и я могу выслушать его совет. И это работает даже с чужими детьми, а с собственными детьми это, безусловно, работает.
Духовная жизнь – это борьба
Что еще хотел сказать? В случае, если ушел отец, вот чем это можно немного компенсировать. Надо отдавать ребенка на борьбу какую-то, потому что, конечно, когда вы растете с отцом, и отец все время рядом, вы счастливый человек, и сейчас таких очень мало. Многие растут с отчимами, многие вообще без отцов растут. Вам некого копировать, вы не знаете, как ведет себя взрослый, сильный, великодушный и благородный мужчина. И девочка такого не знает, поэтому она не понимает, за кого она выходит замуж, и парень не понимает, как себя вести. Чаще всего эти качества присутствуют в профессиональном тренере, особенно если это человек старой тренерской школы. Лучше, конечно, если это не какие-то ударные техники, типа каратэ, которые нацелены на причинение боли, прежде всего. И у тренеров восточных единоборств как раз нет этой советской тренерской закалки. Лучше, если это вольная борьба, классическая, или это самбо, дзюдо, потому что обычно преподаватели по самбо и то и другое преподают. Дело в том, что в советское время была жесткая установка, что если тренер узнает, что ты кого-то побил на улице, имел привод в милицию, – то тебя выгоняют сразу. И тренеры объясняют. Но даже дело не в том, что они объясняют.
Дело в том, что человек, который тренируется, первые полгода ходит и хвастается, пытается всем все показать, а дальше он приобретает навыки, которые мужчине совершенно необходимы. Необходимы христианину, потому что духовная жизнь – это борьба, понимаете, никуда мы от этого не денемся. Нам противостоит личностный противник, сатана. Вот здесь люди в купели крестятся, они поворачиваются на запад и плюют на него. Вот христианская жизнь: это сатана, который тебе противостоит, а ты вызвал его на бой, когда принимал Крещение. Человек должен уметь проигрывать. Человек должен уметь находить радость в самом процессе, ему не обязательно выиграть. Представляете себе современного ребенка, который играет, только чтобы победить. Вот был такой ребенок у наших соседей: когда дети маленькие высыпали играть, он приходил и говорил: «Я командир!» Ему говорили: «Ты, знаешь, сейчас не твоя очередь, ты будешь после Васи». «Нет!» – и тогда он разрушал всю игру. Если он проигрывал, он обижался сразу. Я думаю, что нам тоже было обидно, когда мы в детстве проигрывали, но мы учились. Вот, когда происходит борьба, человек этому научается, потом с него слетает вся спесь, ему никому ничего не надо доказывать. Он знает, что такое боль, и поэтому боится ее причинить. Обычно тот, кто долго этим занимался, уклоняется от конфликтов, идет на них только в самых крайних случаях. Таково влияние самого процесса обучения, и, конечно, влияние тренера.
Я живу за городом, там благодетель построил храм в дачном районе, никого, огромный бетонный храм с подвалом, с домом, газ провел, все-все оплатил. Но никого нет, через железную дорогу большой поселок, но оттуда ходить неудобно. Там крошечный храм, переполненный людьми, душно, жарко. Но сюда очень большой объезд, и невозможно пройти прихожанам. И мы сели с будущим настоятелем, тогда он был дьяконом, и решили создать секцию по самбо. Закупили маты, постелили прямо под храмом. Значит, 30 или 40 минут Закон Божий, потом дети идут заниматься… Нашли замечательного тренера, прошедшего Афганистан, удивительного мужчину, настоящего воина, очень спокойного, тихого, благородного. великодушного. А мы с родителями – вот этот батюшка, или его супруга, или я, или катехизатор – все это время разговариваем. Мне все равно, дети занимаются, я поэтому сижу и разговариваю. Пьем чай. И там прошло 7 или 8 лет, в воскресенье в храм зайти трудно, столько народу туда ездит. На машинах приезжают, на автобусе. Детей огромное количество. Это дачный район, летом – понятно, Подмосковье ближнее, зимой по 150-180 причастников. Рядовое воскресенье, понимаете, какая община. Вот, началось все с этих уроков. Конечно, просто у этого батюшки такое сердце, и он любит заниматься молодежью и детьми, и получается. Но и параллельно идет вот такое мужское воспитание. Вот что еще.
Какой еще мой личный опыт, которым хотелось бы поделиться? В церкви, а семья верующего человека – она в церкви, вообще нету ни одного служения, в котором, если человек его несет, как служение Господу, человек не получает помощи Духа Святого. То есть если есть служение – есть харизма, есть дар Духа Святого, обязательно. Если человек не по гордости, а со смирением это совершает. Это в проповеди духовной, в воспитании детей, в чем угодно. Поэтому, даже если вы росли без отца, даже если вас воспитывали непонятно как, если вы просите у Бога помощи, если вы обращаетесь, если вы себя смиряете, если вы несете это как служение, – вам Господь поможет, у вас все получится. Потому что при рукоположении в хиротонии епископ говорит о благодати Божией, Божественной благодати: «Немощная, врачующая и оскудевающая восполняющая». То есть если ты оскудел, то она тебя наполнила. Ты немощен, она тебя уврачевала.
И родительство, отцовство, материнство, конечно, – это служение Господу, и, конечно, Господь поможет. Но вам будет сложнее, конечно, если вы росли не в полной семье. Значительно сложнее. Естественно, вам неоткуда будет взять примеры, у вас нет этих запасов. Но у вас все получится. Вот у меня пример перед глазами, это моя супруга замечательная. Она росла без родителей, отец ушел, когда ей было 3 года, ужасно пил, он даже не платил алиментов. Мать… там сплошные ошибки в воспитании, она жила своей жизнью абсолютно. И воспоминания о детстве – это незажившая рана. Это мать, стоящая на подоконнике по 3 часа, которая кричит: «Я сейчас выброшусь». Это ужасно. Воспитывали ее бабушка и дядя. Вот ей совершенно неоткуда брать примеры. У нее каждый ребенок осмыслен отдельно, каждый отдельно взят. Это не шеренга. Это небольшого роста женщина, вы представляете, у нее 6 сыновей и 2 дочери. Старшие такие лбы уже стоят… Я ей звоню: остаюсь ночевать с субботы на воскресенье в Москве, она говорит: «Ты меня бросил, в казарме оставил. Они все ходят, они разорили холодильник. Они все съели там». Все пришли вечером, и каждый хочет чего-то там пожевать. Мама тут бегает. Но каждый отдельно, потому что у каждого свои болезни, свои какие-то особенности, надо отследить, вдруг он что-то не может, вдруг беда какая-то с ребенком.
Сейчас просто эпидемия психических расстройств. Что касается депрессий, накрывает цунами, мы просто еще не поняли, что это происходит от перенасыщенности тяжелой информацией, с которой мы не справляемся. Вот, я разговаривал с замечательным верующим психиатром, с сыном отца Глеба Каледы, Василием Глебовичем Каледой. Фамилия очень известная. Мы просто не представляем масштабы катастрофы, которая на нас надвигается, человечество с этим никогда не сталкивалось. Вдруг ваш ребенок, вот он вчера был сильный, успешный, – вдруг он сейчас почти сломался. И вам надо все оставить и с ним разговаривать. Именно поэтому многодетная семья значительно более уязвима. И надо понимать, на что мы идем, потому что многодетная семья, знаете, – это машина, груженная до предела, в ней все детали, все агрегаты работают на полную мощность, и вы не можете взять еще и кого-то посадить. Вот если у вас один-два ребенка, то у вас один заболел, вы можете переключить на него внимание. А так – у вас нет ресурсов дополнительных, вообще их нет. Их нет в принципе. Это не то, что ты можешь сказать себе: не отдыхай, или, скажем, не спи. У вас просто нет времени. Я в какой-то момент понял, что я в течение 2-х месяцев не причесывался перед зеркалом. Вот маленькая деталь: у вас нет времени встать перед зеркалом, чтобы причесаться, вы делаете это на бегу, причем между плечом и ухом вы держите телефон и что-то там говорите еще при этом. Но тем не менее благодать Божия действует. Если вы перешагиваете через себя, служите этим маленьким душам, которые возрастают, то, конечно, вам Господь подсказывает, что можно терпеть, что нельзя терпеть.
В переходном возрасте многое надо терпеть
В переходном возрасте многое надо терпеть. Я не сказал об этом. То есть ребенок так себя ведет, когда ему 15 лет, что если вы его по-прежнему будете наказывать за все, за что вы раньше его наказывали, его жизнь превратится в постоянное наказание. И он от вас, конечно, отдалится внутренне. Он все время делает ошибки, он все время вас провоцирует. То есть вы что-то не заметили, вы сделали вид, что что-то не услышали, по поводу какому-то пошутили. Причем это очень сложно, младшие дети спрашивают: «Папа, почему ты ему разрешаешь, почему ему можно, а мне нельзя?» А ты понимаешь, что его надо наказывать, ему нельзя это позволить, а здесь ты должен сделать вид, что ты не заметил. Просто иначе порвется связь. Понимаете, многодетная православная семья – это сложная конструкция. И когда часть детей уже взрослые, часть детей пока маленькие, возникают какие-то вопросы, к которым ты еще не готов совершенно. Господь поможет, во-первых.
Во-вторых, конечно, вложенная в детей правильная любовь, не собственническая, а правильная любовь с рождения, – она всегда возвращается. Она всегда возвращается, я вижу, как дети, нормально воспитанные, любят родителей, как они о них заботятся. Если у вас несколько детей, и вы жили не для себя, а прежде всего для них, воспитывали, выращивали, любили их, то неважно, какая у вас пенсия и будет ли она или нет. Это как в древности. То есть они будут хотеть с вами общаться. У нас есть семья, такая традиционная православная семья, где родители – священнослужители. И дети спорят, у кого будут жить родители, понимаете, между собой. Пожилые совсем родители, которые накладывают определенные ограничения на их свободу, на их времяпрепровождение. Они хотят. А отец у них там такой седой, как патриарх ветхозаветный такой. «Папа поживет у меня дома, мы все будем смиряться, но он пообщается с внуками». Это такое золотое время.
И кстати, интересно, что когда есть вот эта правильная любовь, тогда вопрос о том, что приехали папа или мама и вторгаются в мою семью, вообще не возникает. То есть когда ты любишь со смирением, то тебе важно поступить правильно, а не по-своему. Вот это принцип такой. И приехал дедушка, и совершенно все нормально. И вот я помню, у меня дочка, я заболел, дочке 8 лет. Она приходит, начинает меня гладить и говорить: «Папа, когда ты будешь стареньким в больнице, я привезу тебе апельсины». Мне так хорошо сразу стало. Действительно, я понимаю, что у меня много будет апельсинов в больнице. Я даже смогу делиться, дай Бог. Я к тому, что любовь возвращается, конечно. Да, как Господь сказал: что посеет человек, то и пожнет. И это Он сказал не только о грехах. Если вы сеете любовь, она обязательно вырастет и к вам вернется. Обязательно, причем ее вернется больше. Особенно когда дети вырастут и, глядя вокруг, будут понимать, как все тяжело и неправильно у их сверстников. И вы понимаете, сколько в вас было вложено, и вы начинаете это ценить. И опять вам родитель нужен. Опять вы прислушиваетесь к его совету.
У нас, к сожалению, нет бабушек и дедушек, так получилось, что нам некому помогать в этом смысле, все на нас. Но понимаете, почему так важен дедушка или бабушка в семье. Это человек, если это христианин, в котором уже погасли страсти или гаснут, который имеет колоссальный жизненный опыт, и, конечно, он создает атмосферу в семье. И вы очень благодарны, если он есть при воспитании вашего ребенка. Вы еще не доросли до этого, а он уже дорос, и вы чувствуете это, потому что, конечно, и ревности при правильной любви не должно быть.
Вот свекровь и невестка делят между собой мужа и сына. А любовь матери и любовь жены – это же как звук и запах, понимаете, могут быть в одном пространстве и совершенно друг другу не мешать. Они разные по природе, и только потому, что мы горды и себялюбивы, нам мешает другой человек, которому мой муж посвящает время. А вот если мы со смирением любим, любим-служим, то это совершенно нам не мешает.
Что еще такое радостное? Все-таки если оценивать, взвешивать, что есть в нашей земной жизни, то, конечно, самое большое сокровище – это люди, которые нас любят. Ничего дороже нет. Их не купишь, их так просто не пойдешь, не приобретешь. А если ты воспитал нормально детей, то их много, этих людей. И эта любовь к тебе, она передается и внукам, то есть их будет много, которым ты будешь нужен… Ты будешь богатым, это большое сокровище. Так что этого не надо бояться, мы сейчас сталкиваемся с тем, что вступают в противоречие парадигма самореализации человеческой и дети, которые мешают нам.
Вот у нас в храме есть хозяйственник, пожилой человек совсем, у него есть родственники, они в свое время, они оба доктора наук, работали в одном институте научном и приняли решение, в 1960-е годы, что у них не будет детей, что они полностью посвятят себя науке. Институт развалился, наука вся совершенно стала другой, степени у них остались, но вот этот хозяйственник говорит: «Я больше получаса у них дома не могу находиться, настолько тяжело. Может быть, они не каялись, может быть, там сотворено очень много абортов, я не знаю. Обстановка такая, что я просто там не могу быть». Вот так, самореализация была полная, а старость одинокая. И это, конечно, очень страшно.
Причем интересно, что когда-то мы будем подвержены старческой деменции, возможно, да? Не дай Бог, конечно. А дети будут нас терпеть, они будут нас кормить с ложечки, они будут менять нам памперсы, выносить утку из-под нас, если мы ими занимались с любовью и с радостью, с уважением, то это совершенно для них не будет составлять труда. И он не будет ждать, когда же наконец ты умрешь. И это будет естественно: да я же когда-то такой был, но меня ведь мама кормила с ложечки, она же из-под меня горшок выносила. Понимаете, а что такого, теперь я возвращаю долг. Ну, вот это то, что я хотел сказать, а теперь, может, у вас какие-то вопросы есть?
Детские ссоры – что делать родителям?
– Дорогой батюшка, у вас 8 детей, наверняка вы сталкиваетесь с тем, что дети конфликтуют между собой, дерутся, может быть. Каким образом вы разрешаете эту ситуацию?
– Надо сказать, что освоение личного пространства ребенком связано с конфликтом, обычно с ближайшим ребенком старше или младше. Причем это всегда сложная комбинация. Вот этот с вот этим дружат очень близко сейчас, а с этим конфликтуют, а через полгода, наоборот, он с этим все время в ссоре. Причем это не решается окриком. То есть один другого задирает и совершенно не слышит никаких аргументов. Но крайняя мера, когда, во-первых, мы наказываем, ставим в угол. Но если конфликт приобретает очень горячий характер, то надо просто быстро взять обоих к святому углу и начать там петь «Царю Небесный», например. Вот так можно делать. И разъяснять, разъяснять, разъяснять… Ну, понимаете, эти конфликты происходят не потому, что они не понимают, то есть они все вам могут пересказать, что вы им объясняете. А потому, что они пока не могут справиться с этим, они так самоутверждаются. Причем иногда и до драк даже доходит, да. Приходится разнимать и наказывать. Тяжело на это очень смотреть родителю, как ссорятся его дети, конечно.
Дети и обсценная лексика – как отучать?
– Вот дети ходят в школу, общаются со сверстниками. А в школе мат, матерные слова. Как-то вы предупреждаете своих детей, что нельзя на таком лексиконе говорить?
– Конечно, да. Что такое духовная жизнь христианская? У вас есть два основных направления. Первое – это охранительное: вот горит ваша лампада, а вы защищаете ее от ветра. Второе: вы должны подливать масло, в костер добавлять дров. То есть вы их должны насытить настоящей жизнью. Вы должны вместе с ними молиться, обязательно. Кстати, я не сказал об этом. Это принципиальнейшая вещь – совместная молитва с женой и с детьми. Это очень важно, потому что в этом реализуется домашняя церковь. Утренняя – тяжело, потому что все в разное время встают, вечерняя – обязательно, пусть она будет сокращенная, так, чтобы малыши выдерживали. Но вы вместе приходите, и вы есть церковь. Это принципиально важно, ну и, конечно, ты борешься, ты рассказываешь. Я помню, когда первому ребенку был год, я был поражен тем, что ему что-то говоришь, а он так: «У!» Он еще говорить не может, а он уже бунтует: «У!» Я приехал к своему духовнику, он был еще тогда жив, замечательный архимандрит лаврский, говорит: «А что ты хотел? Ты богословие изучал в семинарии, ты помнишь о первородном грехе, вот он действует!» Ведь грех-то действует, действительно, природа поражена. И вы на своем ребенке видите: вы вкладываете в него все хорошее, а в нем и хорошее расцветает, и плохое расцветает. И ваша задача как родителя в том, что вы постоянно с этим боретесь, вы старшему объяснили, что нельзя ругаться, а теперь вы объясняете младшему.
Но еще, конечно, важно, это такая избитая истина, но совершенно очевидная, ее нельзя не повторить: для того чтобы дети не ссорились, надо, чтобы папа и мама не ссорились, то есть пример. Если отец и мать обходят конфликты, то и дети этому научаются, хотя не сразу, хотя долго в них бродит это взрослое естество, начинает в них вскисать, понимаете. И они не управляют собой, и они вот такие все неуклюжие, и в нравственном смысле тоже.
Ну, вообще, интересно, что они в переходном возрасте очень не любят обниматься, а в детстве очень любят. Об этом вот скажу, обязательно. Маленький ребенок чувствует любовь родителей тактильно. То есть маленького ребенка надо обязательно тискать, целовать, сажать на колени, бузюкаться, как угодно это называйте. Я вот приезжаю из храма, и двое младших сыновей, за ними дочка: «Папа, пошли бузюкаться?» Им нужно насытиться, знаете, как лось – он выходит из леса, соль лежит на кормушке. Вот он ее лижет, ему надо нализаться соли, понимаете. Им нужно тепло сильных родительских рук, понимаете. И он дальше идет совершенно здоровый, пять минут прошло. Им это обязательно нужно. Потом он стесняется этого очень. Но это все равно остается самый действенный способ. То есть если он в бунте, ты подходишь, его обнимаешь, он вырывается сначала и всячески показывает, что ему это противно сейчас. Но ты в зеркало смотришь, а он улыбается, то есть принципиально важно: что бы с ним ни происходило, он должен помнить, что он любим. Он любим, он важен, он нужен, вот он такой, как есть, такой неуклюжий, прыщавый в этом возрасте. Но это все равно все время борьба, конечно. В этой борьбе вы часто проигрываете, потому что действует грех, потому что вы первый раз родитель. Ну, я вот 8-й раз уж родитель, и какие-то вещи… Вот старших мы больше наказывали, и ремнем наказывали.
Я вспоминаю одного московского протоиерея, пожилого очень, я был семинаристом, попал к нему в дом. А он мне сказал – а он из традиционной семьи православной, где вера не прекращалась в советское время, – он сказал: «А что ты думаешь, у нас в прихожей висело три ремня: черный – на постные дни, красный – на праздник, и коричневый – на будни». Вот и все отличие, понимаете. Замечательнейший совершенно человек, потрясающий, вырос, причем там 9 человек в семье. А сейчас даже старший: «Папа, почему вы не наказываете?» А вот как-то научились, опыт приходит. Мы научились, потому что этого все-таки не хочется. Если можно обойтись без телесного наказания, то лучше без него обойтись, конечно. Мы молодые были, не умели, приходилось. А сейчас обходимся без этого. Но тоже мы учимся, тем не менее бороться надо: он нахамил, он должен по губам получить иногда за это, нельзя матери такое сказать.
Вот, у меня был такой эпизод в детстве, когда отец и мать очень строго нас воспитывали в отношении ко взрослым. Если взрослый, это всегда имя-отчество. И вдруг появился папин знакомый, художник, у которого своих детей не было, и говорит: «А давай на ‟ты”, чего ты меня на ‟вы”? Да, что ты Борис Петрович, давай просто Борис». Я: «Борис». Откликается. Я потом, как папа: «Боря!» – откликается. Я ему: «Борька?», что-то еще я ему сказал, что-то такое наглое, а мне тогда лет 7 или 6. Он посмотрел на меня, я так помню, и, видно, ему этого не хочется делать, и он отодрал меня за уши. И мне было обидно, я плакал. Но мне было так хорошо. Вот это смешанные чувства, в которых только потом разобрался, понимаете. Меня поставили на место, и восстановилась моя картина мира, где взрослый человек – это авторитет. Этот авторитет зиждится на почитании родителей, как на одной из основ бытия человека. Вот, все встало на место, и мне стало лучше значительно.
Кстати, вы знаете, так бывает. Вот так ребенок, простите за такое слово, бесится прямо, его накажут, и он после этого улыбается и смеется. То есть он поплачет три минуты, постоит в углу 10 минут, попросит прощения, и он снова радостный и счастливый, а до этого ходил, унывал, плохо ему было совсем. То есть ему нужно, чтобы его поместили в эти рамки, пока он не может сам в них находиться. Вот они ссорятся, дерутся. Особенно когда они стали заниматься самбо, драки стали с бросками, серьезные.
Как наказывать детей?
– Как можно и как не нужно наказывать детей? Можно ли использовать ремень, шлепать и так далее?
– Иногда надо. Дети все разные. Есть дети, которым скажешь, и они выполняют. У них есть разные периоды. Сознательное хамство надо наказывать строго. Если слово не останавливает, вот, моя супруга может и пощёчину дать ребенку, хотя он выше её на полторы головы. И такое тоже бывает. И это во благо, ведь все-таки у нас есть в Священном Писании слова: Господь как отец, кого любит, того и наказывает (2 Пар. 16, 12–13). Вспомните цитату из Иисуса сына Сирахова: отец, который дает покой розгам своим – ненавидит своего сына (ср. Пр. 29, 17). Ведь не сказано у него о неправильной педагогической концепции, что отец ошибается. И даже не сказано – неправильно любит. Сказано: «ненавидит». Почему? Потому что он дает злу разрастись в его душе. Это что, любовь? Понимаете, бывает такая ситуация, когда надо наказать. И вот тогда, когда меня за уши отодрали, я был тому человеку благодарен. Мне это надо было. А так, наказывать – в угол ставить, чего-то лишать. Вот если он у вас один раз в неделю играет в стратегию, то для него это сильное наказание – лишить его этого.
Как мотивировать на труд, на обучение?
– Как мотивировать ребенка на труд, на обучение? Допустим, сын 19 лет вылетает из института. Что делать?
– Мне кажется, что к труду надо раньше приучать. То есть это проблема, которая своевременно не была решена. Я вот могу сказать, я повторюсь, что должен быть участок общих трудов, который никто за него не сделает, за исключением только, если он болеет. И вот все с него не слезают, и он должен это сделать. Тогда формируется это механизм, вот я вернусь в эту формулу, формулу вратаря – механизм ответственности. Я отвечаю за это пространство, чтобы здесь не было гола, понимаете. Никто другой не отвечает. С меня все время требуют. Я прихожу в институт, меняется пространство, но принцип во мне уже работает, то есть механизм уже есть. Я научился отвечать за определенный сегмент. Это несложно, ты сам отслеживаешь: что-то новое появилось, ты убрал со стола.
Это раньше надо формировать. Хотя дети тоже очень разные. И, конечно, рассеянность детская современная очень связана с гаджетами, с соц.сетями… Если вы позволите много ребенку сидеть, так он будет счастлив, если ему подарить большой, хороший смартфон. Абсолютно счастлив будет, но это будет очень вредный подарок. То есть вы подарили ребенку смартфон, а через 3 месяца… У меня сестра – педагог с большим стажем, она говорит: «Я могу безошибочно определить, кто из детей начал играть в компьютер. Вот уже через месяц – была пятерка, стала тройка или четверка с минусом». Просто рассеялось внимание, он не может сосредоточиться, он где-то там. То есть, конечно, те игры, в которые мы играли в детстве, – во-первых, мы выходили во двор, мы учились играть в футбол или что-то еще, в вышибалы. Ты учишься играть с другими детьми, взаимодействовать. Ну, и когда ты строишь из кубиков, «Лего» – прекрасная совершенно игра, она учит труду. Вот, если есть возможность, то «Лего» замечательное. Оно думать учит, потому что мысль – это конструкция, а это зрительно выражено в этих кубиках. В 19 лет поздновато учить.
Следует ли отдавать ребенка в православную гимназию?
– Есть ли очевидная польза в том, чтобы отдать ребенка в православную гимназию, где он будет изучать Закон Божий и получит полноценное христианское воспитание?
– Я придерживаюсь той точки зрения, что если есть возможность учить ребенка в православной гимназии, то лучше учить в православной. Во-первых, есть большая надежда, что у него появятся единомышленники по вере, друзья на всю последующую жизнь. К сожалению, в храмах такого почти никогда не происходит, потому что в воскресных школах у нас ставится задача – передать ребенку определенные знания, а не создать условия для того, чтобы дети подружились друг с другом. И это беда наших современных воскресных школ, очень большая потеря.
Действительно, вы правы, ребенок попадает в институт или на работу, уже юноша или девушка. И вот у меня пришел сын в институт геолого-разведочный, говорит: «Пап, бычки, пиво, гульба, иногда шприцы». И ни с кем там не смог подружиться. Ему, конечно, было очень тяжело, потому что не на кого было опереться. Вот если он с ними, хватит ли сил у него, чтобы противостоять, когда все собираются. Он приходит, простите за подробности, все блудят. В общем-то, для этого и собираются вечером. Хватит ли у него сил устоять. А молодой человек не может не дружить, вы все понимаете, что такое друзья молодости. Это половина души. Слава Богу, у меня у всех ребят друзья в храме. Вот эти летние лагеря, и мы ходим в байдарочные походы каждое лето специально для этого, это основная цель. Вот ему и всем моим детям есть на кого опереться среди верующих людей. А где найти таких людей? В школе, это первое.
Второе – все-таки безбожный мир, атеистический или светский, равнодушный, будет окружать вашего ребенка всю последующую жизнь. Все-таки людей невоцерковленных, скажем так, не окончательных христиан – большинство вокруг нас. А этого он хлебнет еще все равно. А вот где та основа мира у него в душе будет, когда вокруг верующие люди. И потом, несмотря на то что говорят: вот, они закончили православную гимназию, и ушли, перестали причащаться… Дети иногда говорят, что там было такое лицемерие, что я больше не хочу в храм идти… Но это все равно личный выбор. А все-таки в православной гимназии меньше соблазнов, чем в обычной школе. Там меньше детей курят, там меньше учеников блудят в старших классах, там меньше матерятся, там более правильное сообщество людей. А останется он в Церкви или нет, он все равно будет решать сам. Это сознательный выбор вашего ребенка, это то, что вы за него не сделаете. Даже Господь за него не может этот выбор сделать.
Мы знаем святых, у которых были никуда не годные дети, например, Самуил пророк. С ним Бог разговаривал, из Библии известно, Он открывал через него Свою волю целому народу. Что он, плохой отец, что ли, был? Нет, но дети выросли никуда не годные совершенно. Вот, у Адама один Каин, другой Авель. Один жил святым, другой убийца, проклятый. Поэтому ребенок сам решит, но исходя из чего он будет решать? Пусть он по опыту узнает, что такое верующее сообщество людей.
Знаете, вот такой пример: мы ходим в эти байдарочные походы. У меня дети все рвутся туда с прихода, понимаете. В этом году мы ходили, не поверите, 67 человек на 27 байдарках. Это флотилия. Ни один идиот так не ходит, только отец Федор. Смеются все, когда слышат. Но никому отказать нельзя, они уже выросли, но берут отпуска на это время. Почему? Пытаешься понять почему. Потому что друзья, песни у костра и прочее, потому что совместная молитва. Юноша, девушка, подросток – им это важно, они оказываются в пространстве правильном. Там совместная молитва, совместная готовка, там все друг другу помогают, там люди, которые пытаются жить по законам Евангелия друг с другом. Это полторы недели, но это опыт, понимаете, который они потом год ждут.
И вот, в православной гимназии они получают этот опыт. Конечно, есть и интриги, там есть и сплетни, там все есть, но все-таки, если там коллектив из верующих людей, которые давно воцерковлены, то там не будет таких сплетен, там не будет таких подстав, подсидок и прочего. Все-таки это люди, которые имеют навык борьбы со своими страстями, хотя бы это декларируют. Конечно, в этом сообществе им полезнее жить, это опыт. Они попробуют, что такое христианское сожитие, на вкус. Вот что важно. Может быть, они уйдут. Может быть, вы даже не доживете, когда они вернуться в Церковь. Вы знаете, сколько людей, которые уходят из наших воскресных школ? Это колоссальные цифры, там больше половины, процентов 70 детей, прошедших курс воскресных школ современной Православной Церкви, уходят из церковной жизни. А потом существенная часть возвращается.
Я помню такой эпизод: я прихожу в храм, там скоро служба, минут за 40 прихожу вечером. Сидит молодая женщина, у нее влажные глаза. Что такое, может, чем-то помочь? И вот она: в детстве ее водили в храм, в начале 1990-х там была воскресная школа, как она вспоминает, был уже ушедший в мир иной хороший, добрый священник. Потом ее закрутило, она ушла из Церкви, во все тяжкие грехи впала, совершенно разгульную жизнь вела. И вот она шла по улице, храм незнакомый, оказалось, Господь привел в наш. И она говорит: «Я зашла, и мне хочется вернуться». Она вернулась, она поисповедовалась, она с тех пор ведет церковную жизнь, уже более 10 лет, лет 7. А лет 15 у нее был перерыв. Но вот опыт христианского сожития, понимаете, он остался. Она наелась другого, а ей хочется настоящего. А если она не пробовала бы, что такое церковная жизнь, то между чем и чем ей выбирать, понимаете. Я все-таки сторонник того, что если есть возможность, идти в православную школу или гимназию.
Как девушке воспитать в себе кротость?
– Как православной девушке воспитать в себе кротость?
– Не знаю, не пробовал. Надо подумать. Не знаю. Ну, первое, надо не сразу говорить, когда какая-то мысль пришла в голову. Сначала помолчать надо. Мы очень часто жалеем о том, что второпях сказали. Но кротость, надо сказать, – это забытая, попранная добродетель, которая считается ушедшей из нашей жизни, но которая на самом деле является огромной силой человека. Кроткий человек – это очень сильный человек. Это уверенный в Боге, не в себе – в Боге, очень сильный, который не обижает никого, который готов смиряться. Это огромный жизненный путь христианский – стать кротким человеком. Тем более что сейчас кротость – наименее понятная добродетель.
Ну, молчать, может, сойдешь за кроткую, так сказать. Если во мне нет добродетели, как она приобретается? Я делаю дела этой добродетели, и постепенно она проникает в меня, внутрь. Точно так же и здесь, вот допустим, у меня нет милости к этому человеку в сердце, но мой ум знает, что я должен ему помочь. Я усилием воли это делаю, не по движению сердца. Я делаю это раз, два, 10, 20, и Господь насаждает эту добродетель в сердце. Это известный механизм: делай дела, и в тебе эта добродетель проснется, и поэтому подражай кротким, веди себя, как если бы ты был кротким, и, наверное, в тебе это проснется.
Посоветуйте, как можно помочь ребенку своих близких, которые не воцерковлены.
– Как можно помочь племяннику и крестнику, родители которых далеки от Бога?
– Сложно, очень сложно. Я вот тоже в этой ситуации. У меня очень большое число одноклассников по школе, когда я стал священником, просили меня стать крестным своих детей, отказать я не мог, потому что это друзья детства. Несмотря на все мои уговоры, никакого церковного воспитания не было, сколько ни звал, сколько ни просил, кто-то реагировал, кто-то – вообще никакой реакции не было. И это моя боль до сих пор, и повлиять никак не получается, никак.
Но, с другой стороны, у меня пример моей крестной. Отец у меня был некрещеный, мать была очень далека, я рос в детстве в совершенно нецерковной семье, абсолютно далекой от этого. И папа – он был спортсмен, самбист, и он очень тосковал о своей работе, и он очень любил перевозить людям мебель просто бесплатно. Какая-то интеллигентная семья, потом попить чаю, поговорить о литературе, об искусстве. И поработать заодно физически. И вот однажды его попросили перевезти одну женщину с мужем, в летах. Вот они загрузили грузовик, переехали в дом. Вот он видит, стоит коробка, она разбирает иконы, прежде всего иконы ставит.
– Вы верующая?
– Да.
– А вот, вы знаете, мы сейчас хотели бы дочку и сына крестить. Вы не будете крестной?
Крестная говорит: «Хорошо, но вы должны обещать мне, что вы не будете мне мешать выполнять свои обязанности». И папа, совершенно не понимая, о чем речь, согласился. И крестная взялась за нас очень строго: «Так, значит, в ближайшее воскресение Федю, Аню не кормим с утра, я беру их в храм причащаться». И вот это мука, я помню, с утра рано спать хочется, а она с утра берет… Темно, метро, Ботанический сад, спина болит, ничего непонятно. А вот вынесли Чашу. Я сейчас понимаю, что это Великий вход. Что-то сказали и унесли. Стойте, куда вы? Уже пора причащаться, все, уже невозможно. Потом, значит, мы выходим, она наливает нам из термоса чай, достает бутерброды. И так 3-4 раза в год. Вот, но семя посеялось.
Потом она достала где-то молитвослов, это невероятно совершенно. Это 1978 год издания, в бумажном переплете. Жила она на 2-м этаже в нашем доме. «Вот ‟Царю Небесный”, ‟Богородице” и ‟Отче наш”, читай каждый день, Федя», – пришла через месяц. А она преподавала литературу в Гнесинке. Педагог.
– Так, Федя, читаешь?
– Да, читаю.
– Врешь! Если б ты читал, была б замята обложка.
Мне так стыдно стало. Я стал читать, и с тех пор боялся ее. И ее трудами мы все воцерковились.
Потом, не надо забывать, что выбор человека делается и в одну сторону, и в другую. Вот у меня пример перед глазами. Один священник, мой знакомый, моего возраста, рос он в советское время еще. А отец был жуткий циник и атеист. Мать была элитарной переводчицей у кого-то в ЦК, и ему и ей то, что ребенок воцерковился, было совершенно поперек карьеры. Мать все время ездила за границу и привозила пластинки, и у отца была очень хорошая аппаратура и немыслимая по тем временам коллекция пластинок оперного хорового пения, в котором он очень хорошо разбирался и любил. И для того чтобы показать ребенку, как хорошо звучит коллектив хоровой в аутентичной обстановке, он повел сына на Ордынку, там хор Свешникова, по-моему, пел, если я не ошибаюсь. Это был редкий случай, когда хор и гастролировал, и выступал, и пел на службе, и власти это терпели. А ребенку было лет 12. Папа его туда привел послушать, а ребенок уверовал. Его били, его запирали, он с 3-го этажа, привязав к батареям простыни, сбегал на службы. Его прямо избивал отец за это. И он потом стал священником, вопреки всему, потому что благодать Божия коснулась, он уверовал.
Поэтому вы приезжайте: вот тебе Евангелие, давай почитаем. Вот, это значит то-то. Какой-то отрывок берете. Мне 15 минут надо, с крестником поговорить, ну, 20. Все ушли, потом поговорили. Все, семечко упало, а дальше это его жизнь. Он может каждый день слышать Евангелие и вырасти никем, неверующим в смысле, а может услышать и сказать: «Вот, это для меня самое важное». Поэтому здесь все равно поле его выбора. Тут такая ваша работа, и молитва, конечно, за него.
Должны ли приемные дети знать, что они не родные? И чем отличается воспитание отчимом или мачехой от родительского воспитания?
– Должны ли приемные дети знать, что они приемные? И второй вопрос: семьи, где есть отчим или мачеха, чем-то отличаются от семей, где оба родителя родные?
– У меня приемных детей нет, поэтому, так сказать, из чужой практики. Если есть возможность, чтобы ребенок не знал, что он приемный, то пусть лучше не знает. К сожалению, в приемных семьях еще больше риск, потому что передается наследственность отца и матери. Вы можете взять очень милого мальчика, кучерявого, голубоглазого, а потом он вырастет. И такие примеры у нас на приходе есть. Вот выросла девочка. Там родной сын погиб, муж и жена удочерили девочку, вложились в нее полностью, но она знала, что она детдомовская. И что-то совсем тяжело, она ушла, она сама зарабатывает какие-то деньги, живет у кого-то из подруг. Живет очень плохо в нравственном смысле, так грязно. Они стонут, плачут, ничего с этим не могут сделать.
Но, понимаете, что такое приемный ребенок? Его предали, когда-то его предали. Он растет вообще без любви, он вообще не понимает, что такое семейная любовь. А основная задача семьи – это вырастить ребенка, отогреть его на всю жизнь в пространстве, согретом любовью, пропитанном, пронизанном любовью. Вот, если ребенок этот опыт в каком-то виде приобретает, в неполном даже, но он видит, как это бывает, – при желании он сможет реализовать это в своей будущей семье и своей будущей жизни. То есть вы ему даете пример, поэтому, если нет своих детей, и есть возможность усыновить, усыновлять надо обязательно. Это… во времена Христа такого не было, да? Он притчу о Страшном Суде говорит: «Накормили, напоили, посетили…». Я думаю, если сейчас эту притчу продолжать, то «усыновили» бы тоже было обязательно. Усыновили одного из малых, усыновили Меня. Я предполагаю. Потому что, конечно, вы оказываете огромную любовь человеку. И это обязательно к вам вернется, может быть, не сразу, может быть, со временем.
Знаю одну семью, где ребенок благодаря очень злым родственникам узнал о том, что он приемный. Нашел родного отца, ему было очень тяжело, им было очень тяжело всем в этот период. Он к отцу метнулся, противопоставив себя тем, кто его вырастил. А потом все переоценил, с отцом встретился. Понял, что отец ничего ему не может дать, и он вернулся, знаете, с еще большей нежностью он любит своих приемных родителей. Он оценил, что эти люди для него сделали, он понял, что он мог вырасти, как с тем мужиком, без всего. Он знает, что это не плоть и кровь его, но он утешает их. И они очень благодарны ему за то, какой он теперь.
А второй вопрос был, простите? Вообще, очень интересный факт, что святоотеческая семья – это школа любви. У нас же все святые отцы – это монашествующие. Но тем не менее большинство из них говорили, что семья – это школа любви. Это такое место, куда тебя Господь помещает, чтобы ты изменился, чтобы попасть в Царство Божие, потому что это Царство любви, а здесь тебя учат. Как научить любви, понимаете, как? Тебе посылаются такие люди, любя которых, ты растешь. Ну, самый простой пример: ты женился на девушке, ты ее полюбил, а у нее куча родственников, оказывается, их тоже надо полюбить, надо с ними построить отношения. Не просто – Мария Ивановна, вот спасибо. Нет. А ты должен полюбить эту тещу. И такого много, и, действительно, родными люди становятся. Вот это задача, сложная очень.
Вот бабушка моей жены, она дворянка, а я плебей. И это очень сильно сквозило в начале. Для нее это было принципиально. Вот у нее хранились вещи фамильные. В советское время – это какой-то пункт противостояния системе. Много репрессированных, эта память. Вот появился, внучку взял любимую. Напряженно очень было. А потом, со временем, – она преставилась не так давно, – действительно стали родными людьми. Но это была сложная задача, я вам скажу. Тебя называют лизоблюдом, а ты должен промолчать. Все равно жена-то ее любит, понимаете. Ты не можешь, не причиняя боль жене, быть во вражде с тем, кого она любит. Ты не можешь. Ты не можешь, любя жену, не любить тех, кто ее воспитал, это входит в противоречие, поэтому семья и есть школа любви. И отчим, и мачеха – это тоже задача Божия, понимаете. Вот, действительно, человек встретил женщину, ну ладно, с ребенком, возьму. Ну, что-то он там бегает, копошится. А это личность, и он знает, что ты не родной папа. И тебе очень сложно построить с ним отношения, и ты решай эту задачу, если ты христианин. И ему это сложно. Есть такая поговорка – не тот отец, кто родил, а тот, кто воспитал. Действительно, может быть, сложнее этим людям, но потом это все возвращается.
Если семья – школа любви, как быть семьям, которые распались?
– Если семья – это школа любви, как быть семьям, которые распались? Какие советы папам, мамам?
– Вы знаете, я могу задать вам подобный вопрос. Как играть в футбол, если у вас сломаны ноги? Вот, произошла трагедия, и нормального уже не будет. Не может быть все здорово, хорошо и правильно при распавшейся семье. Вопрос только в минимизации негативных последствий. Какие-то способы небольшие. То есть включить ребенка туда, где он встретит поведенческий сценарий нормального взрослого великодушного мужчины, где он такого человека увидит, чтобы он потом мог его копировать. А как его насытить любовью, если папа и мама друг друга не любят, – это почти невозможно уже.
Я помню развод родителей: вот у тебя есть Вселенная, вот она раскололась пополам. Вот такая трещина во весь твой мир. И происходит это, потому что до детей дела нет, когда мы разводимся. Люди любят себя, прежде всего, меняться мне не хочется. Вот у меня друг один, у него жена забеременела:
– Такая некрасивая стала. Вообще смотреть на нее не могу.
– Ты, конечно, не сказал ей об этом?
– Конечно, сказал.
Вот идиот, понимаете. Вот и распалась семья. То есть человек просто собой живет, дети, не дети. Это трагедия, это ужасно. Сейчас разговаривал с женщиной одной, пришла к нам в храм, плачет. У нее сын женился, у них родился ребенок, и невестка ушла. Взяла ребенка и ушла. Живет отдельно, лучшую партию ищет. Она не к кому-то ушла, она просто ушла. Он изнывает, он не может. Ему нужен ребенок каждый день, она не дает. Понимаете, такой чудовищный эгоизм, что тут посоветовать? Только молиться. Ну, нет рецептов, нет. Минимизировать потери – вот человек падает на асфальт, нужно беречь голову, чтобы хоть сотрясения мозга не было.
Как быть, если в образе отца нуждается девочка?
– Вы сказали про образ отца в спорте. Если это девочка, то как в таком случае быть?
– Даже не знаю. Я дочку отдал самбо заниматься старшую, но я на месте, слава Богу. Но на характер это повлияло. Она в классе мальчикам сказала, что не надо матом ругаться. Они стали над ней издеваться. Она болевой одному сделала, матом больше никто не ругался долго, по крайней мере при ней.
Не знаю, я здесь. Ведь, понимаете, для девочки важен не пример отца, а пример сожития папы и мамы. Вот эта нежность, ласка, любовь. Как они друг друга слушают, как они друг на друга смотрят, как мама решает вопросы и как она умеет оставаться второй в семье. Вот это не передается. Ведь когда уходит папа, женщине приходится выполнять роль и мужика, и бабы, и никуда от этого не денешься. Приходится решать вопросы. В какую школу отдать, кружки, деньги. Папа приходит два раза в неделю, сводил в Макдональдс, планшет подарил, и его нет. И ряд вопросов никуда не делся, остался. И мама костенеет в этом. У нее меняется характер, и она совершенно по-другому смотрит на сына и на дочь. И дочь не видит, как мама слушается папу. Как это может быть. Может быть, я просто не думал над этим, не формулировал ответ на ваш вопрос. Спасибо большое за него. Может быть, девочку попытаться сдружить с семьей, где хорошие отношения между мамой и папой. Мы опять говорим о поведенческом сценарии.
Молодому священнику в начале пути надо обязательно увидеть благочестивого пожилого священника. И хотя бы немножко, чуть-чуть с ним послужить и пожить приходской жизнью. И он потом будет возвращаться и копировать. Это один и тот же принцип. Потому что девочка выходит замуж, а мама ее никогда никого не слушалась, она и своей матерью командовала. И на работе у себя вынуждена была чего-то добиваться, чтобы содержать семью. И как слушаться мужа, если муж настаивает на чем-то. А он тоже выращен одной мамой, он тоже эгоист жуткий. Он тоже не умеет власть проявлять без гордыни, со смирением.
Вот простой пример из другой области. Вот Александр Васильевич Суворов. Все же знают, и вся армия знала, что вот он идет с генералами перед сражениями от бивуака к бивуаку, сидят солдаты, жгут костер. Он подходит и говорит: «Братцы, как вы считаете, как наступать, как обороняться?» Все начинают советовать. Солдат спрашивает фельдмаршал. И все знают, что если он услышит дело, то он скажет генералам: вот, этот прав, вот так завтра сделаем. И вся армия знает, что ему надо поступить правильно, а не по-своему, и поэтому они все его слушаются и уважают. Где этот пример взять?
Но, может быть, действительно, девочка, им же важно на выходных остаться ночевать у друзей. Вот они ждут все этого, дети. Может быть, попытаться найти такую семью, где нормальные отношения между родителями, приходскую. И чтоб она посмотрела, побывала. Может быть, как-то так.
Сепарация от родителей – через своеволие?
– Вы сказали про первородный грех. А если на ребенка проецировать эту ситуацию? Он осознает себя личностью, отделяясь от матери. Получается, чтобы осознать себя личностью, ему нужно действовать против воли родителя?
– Ему нужно проявлять свою волю, в переходном возрасте у него это ассоциируется с противодействием воле родителей, да. Это ошибка его, со временем он поймет, что надо поступить правильно, но ему надо дорасти. Вы знаете, у нас был такой случай на приходе, муж так орал на жену, благочестивый, верующий, так стучал кулаком по столу, что сломал себе руку. Все же можно решать по-другому. Но действительно, ребенку надо научиться. Он пройдет этот переходный возраст. Понимаете, он и папу, и маму любит, они ему дороги. И ему самому плохо от того, что он с ними ссорится. Он потом места себе не находит, он просит прощения, у него вырабатывается этот навык. Он получает облегчение от этого. И если у вас с ним эта связь осталась, то он спокойно придет к тому, что опять – как звук и запах. Но еще важно, чтобы родители уважали волю ребенка, и чтобы он знал, что они его готовы слушать.
У нас две задачи, они, может быть, звучат как противоположные: первая – он должен научиться жить без нас, второе – он должен научиться поступать правильно. При обучении правильным поступкам он должен наломать как можно меньше дров, чтобы не перечеркнуть свою будущую жизнь. Они входят в противоречия, эти задачи. Ему надо давать, особенно мальчику, все больше и больше какого-то пространства, за которое он отвечает сам, за какое-то решение. И это тоже процесс воспитания. Вы говорите: «Вот это ты будешь решать сам. Ты хочешь вот это? Вот, хочешь заниматься рисованием или музыкой? Или в столярный ты хочешь пойти?» Вы видите, что ему вот это больше нравится, а не музыка, значит, ему надо пойти на это. Может, это действительно его путь.
