Отдел по церковной благотворительности и социальному служению Чебоксарско-Чувашской Епархии Чувашской Митрополии
ГДЕ ВЫ, ЛЮДИ, ГОТОВЫЕ ПОМОЧЬ БЛИЖНЕМУ?
Открыт сбор средств на восстановление храма святого целителя Пантелеимона после пожара
Огненное ЧП в нашем храме, который располагается по пр....
В Центре защиты семьи «Покров» работает горячая линия
 +7 (8352) 60-65-33 – психолого-социальная помощь кризисным беременным и женщинам с...
Объявление!
По воскресеньям в храме иконы Божией Матери «Скоропослушница» г.Чебоксары...
ОБЪЯВЛЕНИЕ!
Дорогие братия и сестры! Эпидемия новой коронавирусной инфекции продолжается....
Объявление
Братья Чебоксарского филиала Братства «Сыны Афона», по благословению епископа...
ОБЪЯВЛЕНИЕ!
В храме иконы Божией Матери «Скоропослушница» г.Чебоксары молебны со...

Иногда добрый случайный прохожий может изменить твою жизнь.

Очень люблю я истории о том, как люди вдруг оказываются не такими, как ты их себе представляешь. Ты думаешь, что неприятный какой-то человек, сейчас он обязательно тебе что-нибудь плохое сделает или скажет… Боишься его, сторонишься. А он, раз — и оказывается твоим евангельским ближним. Или чьим-то еще.

«Бабуль, ну что ж вы так»

Вот недавно совсем. Напилась в очередной раз баба Зина — наша околохрамовая попрошайка. Прямо вдрызг. Есть за ней иногда такой грешок. И валялась на земле в скверике неподалеку. Я как раз мимо шла.

Еще издалека вижу — патруль рядом с ней стоит, росгвардейцы. Парни молодые, человек семь. При полной экипировке.Вот недавно совсем. Напилась в очередной раз баба Зина — наша околохрамовая попрошайка. Прямо вдрызг. Есть за ней иногда такой грешок. И валялась на земле в скверике неподалеку. Я как раз мимо шла.

Другие попрошайки узрели меня и кричат встревоженно:

— Ой, Лена, Лена, баба Зина вот опять. Скажи ей!

И росгвардейцам грозным:

— Баба Зина вообще нормальная. Мы тоже. Не хулиганим, ничего… Но вот так получилось… Лена подтвердит! Это наша Лена, да…

Я попрошайкам страшные глаза сделала за такую подставу. Но деваться некуда:

— Говорю. Нормальные они. Вы только их не это… Не того…

— А вы кто?

— Я? Ну кто… Лена… — ничего умнее в голову не пришло. А сама думаю: «Сейчас и бездомным вставят, и мне прилетит за компанию». И к бабе Зине пытаюсь воззвать, которая валяется себе, и пусть весь мир, как говорится, подождет:

— Баб Зин! Вы меня слышите? Если вы будете так себя вести, я вам памперсы, — она для взрослых носит, — и сапоги больше не дам!

— А иди ты на хрен! — отвечает. — И вы тоже все на хрен идите!

Последнее — парням из Росгвардии, которые справедливо напряглись.

«Ну все! — сжалась я. — Конец! Сейчас они нам устроят».

И уже в автозаке нас всех представляю. И мужа с передачками. И детей моих — сиротинушек, голодных и холодных…

Пока фантазия рисовала страшные картины зэковского будущего, баба Зина чудом сфокусировалась:

— Ой, Леночка, прости!

— Да вы лучше у них прощения попросите, у наших доблестных защитников порядка и всего на свете, — попыталась я исправить ситуацию.

— А они — на хрен!

Вот и поговорили… И руки мои сами потянулись в сторону наручников. Пусть хоть это мне зачтется — что предводитель попрошаек Лена добровольно сдалась.

И тут один парень из патруля подошел к бабе Зине.

«Ну вот, началось!» — испугалась я.

А он стал ей ботинок надевать — тот свалился и валялся в сторонке.

— Бабуль, ну что же вы так. Холодно ведь!

Она бубнит что-то, а он надевает…

Росгвардеец! Пьяной бездомной! Которая его послала!

Если бы я своими глазами не видела, никогда бы не поверила.

А другой говорит мне:

— Вы не волнуйтесь, мы ей скорую вызвали. Храм же рядом — нехорошо так лежать и ругаться. Да и замерзнет. Вам, наверное, домой надо? Вы идите. Мы проследим.

— Да-да, ей надо! У нее дети, — дружно закивали мои бездомные. — Пять! И Манюнечка маленькая. Такая хорошая… Мы тоже проследим…

Это они про Машу с синдромом Дауна.

И побрела я домой… И стыдно мне было, что невесть что думала. И радостно — что ребята такие прекрасные. Евангельские ближние оказались…

И попрошайки — молодцы! Могли бы разбежаться, пока что не вышло. А ведь не уходят. Хотят убедиться, что с боевой подругой все будет хорошо.

Очень я их люблю. Пусть они такие вот — асоциальные. Но они у меня денег не хотят брать:

— Ты офигела! У тебя же дети.

И сладости все, которые им дают, моим девчонкам норовят впихнуть. Тоня, четвертая наша дочь, настолько прониклась к ним, что сказала: вырастет и построит им дом. Чтобы было где ночевать.

Так и живем.

«Милая, ты хорошая»

Эту историю мне рассказала одна наша прихожанка. Это сейчас она — примерная христианка и многодетная мать. А когда-то была трудным подростком. Хипповала, из дома сбегала, в подвалах ночевала… Чего только не было.

С родителями не ладилось. Но это и понятное дело.

— Мама моя тогда «в религию ударилась», вдобавок ко всему. Так я это называла. И давай меня еще больше пилить. Ну и я в ответ… И во все тяжкие — назло. В общем, ужас… Огонь, воду и медные трубы прошла. Выглядела тогда так, что самой вспоминать страшно, — говорила мне эта женщина. — Мало кто мимо меня равнодушно проходил. Либо глаза вытаращат, либо скажут что-нибудь.

«Что ж ты себя так изуродовала». «Вот в наше время такого не было». «Дура малолетняя». «Шалава, что ли?» Это и много чего еще она о себе слышала.

— И чем больше мне все это говорили, тем сильнее мне хотелось протестовать против всех их благочестивых устоев, — признавалась она.

Однажды ехала Вика (так ее зовут) в метро…

— …Тусоваться. Вся такая на образе, «на лабутенах». Помню, какая-то женщина с ребенком от меня даже отодвинулась на сиденье, как от прокаженной. Ну и ладно, думаю. Мне же места больше будет. Развалилась. На меня люди смотрят, хихикают. И я на них на всех, мол, что надо, проблемы какие-то? И тут напротив меня села бабушка. Меня аж передернуло.

Бабушка та была явно из «церковных». Вся в черном, но не монахиня. Это Виктория сейчас понимает. А тогда так и подумала: «Монашка». Длинная юбка, платок…

В общем, была та старушка олицетворением всего того, чем в ее представлении являлась церковная жизнь — ложь, обман, лицемерие, ханжество, уныние, серость и полная нетерпимость ко всему более-менее живому. Глаза в пол, шаг вправо-влево — грех. И вечное-бесконечное «простите-благословите».

— Едем, в общем. Она раз на меня взглянула, два… Я тоже на нее смотрю — вызывающе. Жду, что сейчас начнутся «божественные» нравоучения. Потом она встала, ей выходить надо было, но сначала ко мне подошла. Ну, заведет сейчас про грехи мои тяжкие, думаю. А она вдруг улыбнулась, по плечу меня погладила и говорит: «Милая, ты хорошая. Ты — очень хорошая, я вижу. И все у тебя будет в жизни хорошо… Эх, вроде недавно совсем и я была молодая». И вышла. Я ей ничего ответить даже не успела. Только слезы у меня почему-то потекли… «Хорошая»… Как я ждала, что мне кто-нибудь это скажет…

Прошли годы. Вика повзрослела, многое в ее жизни изменилось. С родителями наладилось. В кулинарный техникум поступила. Замуж вышла. Детей родила. В храм после той встречи она не побежала, конечно. Это все будет позже.

— Но когда заходила речь о церкви и хотелось сказать или подумать что-то едкое, у меня в памяти всегда та старушка всплывала: «Милая, ты хорошая». Ее улыбка. И когда беда у меня случилась и надеяться было не на кого, я пошла, наконец, в храм. Веря и надеясь, что меня там так же и встретят: «Милая…» Так и получилось. Если бы не она, не память о ней, не знаю, пришла бы когда-нибудь. Так что я ее одним из самых важных людей в своей жизни считаю. И ту встречу тоже… А маму свою я понимаю сейчас. У меня ведь тоже дети.

«Я вообще-то на исповедь опаздываю»

Несколько лет назад поехала я в субботу в Данилов монастырь на всенощную. Помолиться собиралась, поисповедоваться перед воскресным Причастием.

Приехала аккурат к началу службы, но предварительно решила перекусить. Ехала издалека, проголодалась очень. А там как раз недалеко от входа в монастырь, где маленькая площадь и автобусная остановка, — ларек с местной выпечкой и чаем-кофе.

Оказалось, не одна я такая голодающая, целая очередь. Встала я в конце, нервничаю. Как бы на исповедь не опоздать. И как раз, когда мне платить нужно было, передо мной влез какой-то мужик.

Ни тебе «здрасьте», ни «простите-извините»…

— Я уже отстоял, — говорит, — брал только что, так что будьте добры.

Отвратительный мужик, скажу я вам! Бритоголовый, на понтах. 

Кошелек толще моей сумки, куда помещается абсолютно все. Шлейф одеколона дорогого.

— Мне кофе! — говорит. — А лучше — два!

«Для фифы еще какой-нибудь своей, — подумала я и закипела. — Тоже мне — паломнички…».

— Растворимый? — спрашивает продавщица.

— Натуральный и самый лучший, — возмутился мужчина.

И заказал еще каких-то пирогов, пирожных…

— Я вообще-то на исповедь опаздываю, — бубню. И бросаю на него такие взгляды, что он просто испепелиться должен.

Но он на меня даже внимания не обратил — не его полета птица.

Наконец, он взял все, что ему надо, и вышел. Ну и я отоварилась.

Пью чай, смотрю в окошко. И вижу, как этот наглый мужик свой «самый лучший натуральный кофе» бездомным отдает.

Они там невдалеке расположились, как раз на автобусной остановке.

Я аж чаем поперхнулась. Не выдержала, подошла к ним.

— Это вы для них все покупали?

— Да! У меня сегодня день рождения. Угощаю вот.

Принюхалась — вроде трезвый.

— Поздравляю! Можно я тут постою с вами? — когда еще такое увидишь…

— Постойте, конечно.

Уши навострила, а он бездомных расспрашивает, что с ними случилось, про здоровье… Один сказал, что нога у него больная. Так дядька этот штанину ему поднял, ногу осмотрел — гнилую всю, вонючую.

— Вы не боитесь? — спрашиваю.

— Я же врач!

Осмотрел, написал на бумажке какое-то лекарство и денег бездомному дал на него.

Смотрю я на этого мужчину — нормальный ведь мужик. А я? А я на исповедь опаздывала… Благочестивая такая из себя христианка…

И поплелась. Каяться из раза в раз в одном и том же…

 

Фото: pexels.com

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.