Игумен Нектарий (Морозов)
В сознании древних христиан пост был теснейшим образом связан с добродетелью милосердия. И это не удивительно, потому что чем иным, как не призывом к милосердию, является то евангельское зачало, которое мы слышим за Литургией в Неделю о Страшном суде:
«Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (Мф. 25: 34–36).
И очевидно, что если мы и воздерживаемся, и предаемся трудам покаяния, и подвизаемся в молитве, но не совершаем дел милосердия и не обретаем хотя бы начатков этой добродетели в сердце своем, то, значит, не приносит наш пост подлинных плодов. Ведь слышим мы, как именно о милосердии говорит Господь применительно к нашему ответу на Его Суде, а не о воздержании, не о покаянии, не о молитве.
Помните: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5: 48)? Когда говорит об этом Господь? Тогда, когда перечисляет выше те проявления милующего сердца, которые должны быть присущи Его ученикам и последователям. Ведь мы, и правда, ни в чем более не можем по-настоящему подражать и уподобляться Ему: ни в чистоте, ни в святости, ни тем паче во всесилии и премудрости, но только в этом – в любви к сотворенным Им людям, нашим братьям и сестрам, в сострадании и милосердии к ним. И именно любовь и милосердие сродняют нас с Ним – настолько, что слышим мы: «Да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф. 5: 45).
Сегодня пост слишком часто понимается как некое «личное дело», как «работа над собой», как «время роста». И в каком-то смысле это так и есть, но вместе с тем если никто, кроме нас, не ощущает пользы от нашего поста, то велика ли ему цена? Редкость ли в наши дни христианин, который, постясь, тратит на постную пищу денег в разы больше, чем на скоромную, компенсируя отсутствие молочных продуктов, мяса и рыбы наполнением своего меню всевозможными «гадами морскими», о которых в Типиконе ничего не сказано, уделяет приготовлению постных блюд куда больше времени, чем на готовку в обычное время? А ведь в древности своего рода оборотной стороной воздержания становилось то, что христиане, утесняя себя, делились за счет этого едой с неимущими…
И кому не знакомо то состояние раздражения, ожесточенности, которое сопровождает порой пост – и не только по-настоящему строгий, но даже и вполне щадящий, однако все же воспринимающийся человеком как определенное лишение? Раздражения и ожесточенности, из-за коих на нас так скептически и с таким разочарованием взирают со стороны люди, не понимающие, «зачем нам это» и «почему мы такие».
Поэтому ни в коем случае нельзя нам, проходя великопостное поприще, забывать о том, что стремление к стяжанию сердца милующего – одна из важнейших его составляющих.
Но вот в чем затруднение… И воздержание требует подвига. И в покаянии пребывать непрестанно крайне непросто. И молитва – делание сложнейшее. Но обретение милостивого сердца – дело еще более трудное: слишком много препятствий встречаем мы здесь на своем пути. Много… Но если не преодолеть их, то не достичь никак нам своей цели и не сподобиться «на земли» «чистым сердцем» Христа воскресшего «славити» (Стихира в начале Пасхальной утрени, перед крестным ходом, глас 6-й).
Мы призваны к совершенству, но насколько же очевидно несовершенство вопиющее – и наше, и людей, нас окружающих! И сколько видим мы и в мире, и в действиях ближних наших того, что заслуживает оценки критической, вызывает негодование, а зачастую и просто внушает страх! Видим, чувствуем, переживаем, и сердце от этого зрения, чувств и переживаний ожесточается, остывает, становится каким угодно, но только не милующим.
И что делать нам с ним? Ведь когда оно такое, то и сама молитва наша, какими бы ни были важными предметы ее, превращается, по слову преподобного Исаака Сирина, в «сеяние на камне». И как бы ни стремились мы к Господу, чувствуем мы какую-то страшную отчужденность от Него, даже – отлученность. И не удивительно это. Как писал афонский подвижник, игумен обители Симонопетра архимандрит Емилиан (Вафидис),
«если ты не вмещаешь в себя интересов другого и этот ограниченный мир, то как вместишь беспредельного и невместимого Бога?»
Вода точит жесткий и неподатливый камень, и сердце, как бы ни было оно холодно и ожесточенно, поддается, когда мы работаем над ним, когда трудимся, порой унывая и отчаиваясь, но подвига все же не оставляя и продолжая просить о том, чтобы Господь Сам благословил труды наши.
И одна из первых, стоящих перед нами задач – постараться преодолеть осуждение. То самое, которое кажется неминуемым, поскольку все не только «согрешили и лишены славы Божией» (Рим. 3: 23), но и продолжают грешить, не переставая. Однако вот исполненный поразительной мудрости и вместе простоты совет преподобного Анатолия Оптинского (Младшего), лаконичный и потрясающе действенный:
«Пожалей – и не осудишь».
Да, трудно не осуждать того, кто представляется сильным, славным, успешным, угрожающим тебе и унижающим тебя, когда творит он неподобное. Но стоить понять, насколько немощен, несчастен он, какую участь готовит он себе этими неподобными поступками, как начинаешь осознавать, что не осуждения заслуживает он, а сожаления.
И если замедлить в этой мысли, дать ей прорасти в нашем сердце, то вслед за пониманием придет и чувство жалости, сострадания, и сердце смягчится.
А это так важно – чтобы оно смягчилось!
Оно отчего еще так холодно и безжизненно? – Как раз от жесткости.
«Чем больше ты смягчишь свое сердце, тем больше вместит оно благодати Божией», – так удивительно перекликаются эти слова преподобного Варсанофия Великого со словами отца Емилиана!
А значит, надо как можно чаще преклонять его к жалости, убеждать, что достойны ее те, на кого чувствуем мы обиду, кого и знать не хотим, о ком желали бы раз и навсегда забыть. И – жалеть. И сердце будет меняться.
Оно станет незащищеннее, уязвимее, окажется более открытым для боли и страдания:
«Тот, кто больше любит, больше страдает», – объясняет эту боль преподобный старец Силуан Афонский.
Но это страдание и расширяет его, и делает сильнее, чище, милосерднее.
Смягчает сердце и молитва. Но не та лишь, в которой просим мы Бога о милости к нам и к тем, кого мы любим, – она-то и остается часто холодной и безжизненной, заставляя печалиться и гадать, отчего это так. Оттого, что слишком мало в ней места мы находим для тех, кто не близок, кто еще далек от нас, тем более – для того, кто нам враждебен. Что ответил однажды преподобный Паисий Святогорец монаху, спрашивавшему, какие приемы использовать для преуспеяния в молитве Иисусовой? Посоветовал усердно молиться о других, научиться воспринимать их боль как свою – именно из этого чувства и рождается настоящая молитва.
И, конечно, желая стяжать сердце милующее и сострадательное, необходимо творить дела милосердия – не какие-то особенные, которые нужно специально придумывать, изобретать, конструировать, а те, нужду в коих подсказывает сама повседневная жизнь, та или иная ситуация, случай. Сначала – хотя бы из ощущения необходимости, долга. Из осознания того, что и ты сам желал бы, чтобы с тобой поступали так же – прощали, понимали, принимали, поддерживали, помогали и утешали. А затем – все чаще и чаще – начнет появляться это удивительное чувство: ты не просто делаешь то, что угодно Богу, нет, ты радуешься тому, чему радуется Он, ты делаешь это вместе с Ним. И ты вдруг узнаёшь, что это такое – чувствовать себя сыном Отца Небесного. И, узнав, ни за что не захочешь этого чувства лишиться. Настолько дорогим оно окажется.
